Я часто вижу этих людей на остановке. Немолодые мужчины с тяжёлыми сумками. Они едут в Москву. Едут зарабатывать… «Отхожий промысел» — горькое повторение практики дореволюционной России в судьбе современной глубинки.

Это проблема для маленьких городков и деревень. Посёлок городского типа, в котором я живу, наверное, самый маленький из всех районных центров Орловской области. Небо «скребут» «хрущёвки» и трёхэтажки, центральная улица трещит по швам от обилия продуктовых магазинчиков. Пара небольших заводов. Многочисленные агрофирмы, каждая из которых при своём банкротстве гарантирует Москве новых лимитчиков. Потрясающий парадокс: работать нужно, а некому. Уже несколько лет сельских жителей забирает большой город. Сначала это были единичные случаи, теперь — массовые вахтовые переселения в столицу.

В этом материале я приведу беседу с Михаилом Д., одним из моих земляков, познавшим за несколько лет все особенности среднерусского «отхожего промысла». Михаил охотно откликнулся на просьбу рассказать о московской жизни, но попросил не указывать фамилию: «Стыдно, незнакомые люди скажут: до седых волос дожил, а на жизнь не скопил, мотается туда-сюда, как мальчишка».

Дяде Мише без малого пятьдесят лет, он серьёзно относится к «не юному» возрасту и подробно останавливается на своей биографии. Она, правда, не поражает особыми поворотами. Родился в многодетной крестьянской семье, всю жизнь прожил в одном районе, служил в армии, работал. Образования не получил, считал, что устроится на завод. Так и случилось. Только вскоре завод закрылся, и Михаилу пришлось снова искать место. Поменял кучу профессий — от сторожа до мелкого служащего в администрации района. От этих скитаний остались многочисленные полезные навыки и не очень приятные впечатления.

— Бывало всякое, — вспоминает дядя Миша. — Когда был сторожем, тушить пожар приходилось. В помощниках каменщика научился кирпич класть, потом пригодилось, когда ремонт делал. Но в основном работа моя была тяжёлая, как говорят, «грязная», на такую идут только определённые люди — спивающиеся либо, как я, без образования. Компания иногда подбиралась аховая. Не это обидно: работаешь иной раз от зари до темна, а получаешь копейки. И ещё у всех какое-то пренебрежительное отношение к тебе. Неприятные чувства возникали, когда не здоровались одноклассники, только потому, что я убирал улицу или был одет в рабочую фуфайку. А потом махнул рукой! Пусть кто другой за две тысячи гробится, а я на заработки поеду.

Судьбоносному взмаху руки этой осенью будет уже три года. Поначалу ехать было страшновато. Истории рассказывали разные: и про потерявших память, избитых до полусмерти лимитчиков, и про рабство у частников. К счастью, всё обошлось. Устроился в рядовое строительное управление, вполне легальную организацию, так что экзотических и ужасающих подробностей услышать не пришлось.

— У нас всё по-честному, — с гордостью заверяет Михаил. — Временная регистрация, трудовая книжка, больничный, зарплата — сразу на счёт.

Дядя Миша работает на стройке без праздников и выходных с восьми утра до восьми вечера (с двумя часовыми перерывами). Работа опять-таки «грязная», не требующая особых навыков: убрать стройматериалы, подмести территорию, отстоять смену на пропускном пункте. А строят уже квалифицированные рабочие, возможно, даже и москвичи. Потом на метро — в общежитие: там комнаты на четыре-пять человек и мечта любого измученного зноем и тяжёлой спецовкой — душ. Непривычные условия заставили Михаила делать то, о чём он давно уже забыл со времён несемейной юности: снова пришлось самому стирать и готовить обеды. Кстати, заложники «отхожего промысла» стараются не тратиться в Москве на продукты — очень дорого. Они везут с собой неподъёмные килограммы картошки и обстоятельные баночки с домашними консервациями. Иногда это всё съедается в первые три дня, иногда смакуется все две недели.

Неторопливый, содержательный его рассказ в моей голове дополнился собственными размышлениями. Поразительно, эта жизнь вдали от семьи, от родного дома, спартанский быт и вечера в группе товарищей определённо должны были напомнить многим годы юности. А что, именно так: общага, горланящее скопище людей, приятная или добивающая усталость после трудного дня. Усталость и обнадёживающая мысль: это только старт, пройдёт время, и всё изменится!.. Как всё изменится, если в Москву приехали взрослые седеющие люди, когда дяде Мише уже под пятьдесят? Я осторожно спросила об этом своего собеседника, и тот с лёгкостью ответил:

— Москва большая, жизнь долгая, всё сто раз успеет поменяться. Работа на стройке — ещё не конец света. Многие из наших ребят постоянно ищут место получше, поденежней (очень все хотят устроиться в какой-нибудь ЧОП, например). Другие стараются копить деньги на счёте, чтоб потом вернуться домой навсегда уже на своей машине. В Москве, правда, редко кто остаётся, она особа жестокая, с норовом. Молодые, бессемейные иногда женятся на местных. Иногда не только бессемейные…

— Это что, двойная жизнь получается?

— Вроде того, только, конечно, не у нас, — поспешил подстраховаться Михаил. — У нас с этим строго, даже посещения запрещены. А у тех, кто на квартирах живёт, бывают приходящие «дамы»: поесть приготовить, постирать. А иной раз вовсе и не «дамы», а вторые жёны с детишками. Вот такая любовь по вахтовому методу…

Да, действительно, полный вахтовый метод. Две недели — отдых, две недели — работа, две недели — одна семья, две недели — другая. Какая-то вахтовая двусмысленность получается. Возможность помочь близким, но, с другой стороны, необходимость их потерять, пусть даже на двухнедельный срок. Большие деньги, которые только дома имеют свою цену, а в Москве превращаются в копейки. Солидный возраст и полная неопределённость в будущем. «Отхожие промыслы» пропитаны каким-то отклонением от нормы, неправильностью, разрушением. Обнадёживающее и постыдное явление. Зачем оно? Для чего? Наверное, это дешёвое, доступное лекарство для тысяч больных. Чтобы выжить. Чтобы жить.

— Это всё жизнь наша, — тоже настроился на философские изыскания неугомонный дядя Миша. — Всё поровну в ней. Сейчас даже не верится: когда в школе учился, в колхоз иногда городские приезжали подработать. Тогда пастух за лето прилично получал. А теперь? Полторы тысячи? Вот так-то.

Всё поровну. И если нам сегодня плохо, то когда-нибудь, наверное, станет и хорошо.

Юлия Дёмина,
п. Шаблыкино.