Меня всегда интересовало, как люди становятся самими собой. Что я имею в виду: вот один город, одна история. Но взгляды на нее у живущих рядом разнятся. Почему? Проекция личных предпочтений в прошлое? Доволен — горжусь, недоволен — критикую? Как формируются предпочтения? С этим уже проще: фамильная память — раз, собственный житейский опыт — два, некие умозрительные выводы — три. А если они ошибочны? Задача…

В Орле живет и работает человек, которого хорошо знают руководители всех силовых структур области… Губернатор? Криминальный авторитет? Портящий жизнь правозащитник? Опять мимо.

Геннадий Александрович Афанасьев — художник-оформитель. Он сделал ведомственные музеи УМВД, уголовного розыска, областных прокуратуры, МЧС, ФСБ, музей ФСБ в Брянске. Выставка в Военно-историческом музее, рассказывающая об Орловском управлении ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ — тоже его рук дело.
Наверное, Геннадий Александрович — почетный чекист? Нет. Его дед в 1937 году по приговору «тройки» получил десять лет лагерей, срок отсидел от звонка до звонка, а через несколько лет после освобождения был реабилитирован.

Выставка, посвященная ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ, наполнена ядом и желчью? Вновь нет. Автор экспозиции сам подбирал материалы, сам писал некоторые тексты, но личное в них отсутствует.
Геннадий Александрович читал дело своего деда, оно сохранилось. Члена ВКП(б), рабочего железнодорожного депо, бывшего некоторое время учетчиком в колхозе, оговорил местный деревенский клан из деревни Мостки во главе с колхозным председателем, списавшим падеж и неурожай на стороннего человека. Для весомости обвинений ему «пришили» «контрреволюцию» — дескать, люди видели, как в Гражданскую этот кулак и вредитель садился к белым в бронепоезд.
— Какой бронепоезд? — удивлялся И. Ф. Борзенков на допросе. Вину в вымышленных преступлениях он не признал.

Контрреволюция и вредительство — это расстрельная 58-я статья. А в обвинительном приговоре статья отсутствует. Вообще. Внук репрессированного-реабилитированного не знает, чем это объяснить. Он, изучив множество документов, по собственному признанию, старается не делать поспешных выводов. Ни в чем. Тем более, в таком тонком и сложном деле как история.
Деда оговорили не партия, не «органы», а хорошо знакомые ему «простые» люди. Они, по всей видимости, убили и бабку рассказчика, которая не захотела мириться с несправедливостью и ходила в город, добиваясь пересмотра дела своего мужа. В Овсянниковском лесу неизвестные напали на женщину и избили ее до смерти. Дело, кстати, пересмотрели, но приговор оставили без изменения.

Одна из подписей на решении «тройки» принадлежит начальнику управления ОГПУ того времени Пинхусу Шоломовичу Симановскому. Небезызвестная личность. Арестован в 1938 году НКВД, расстрелян в 1940-м. До сих пор не реабилитирован. И, по всей видимости, не будет реабилитирован никогда, поскольку творил произвол, наказывая невиновных.

— Сволочь?

Оценка Геннадия Александровича, внука репрессированного:

— Один из немногих сотрудников ОГПУ, имевших высшее юридическое образование. Документы же, составленные некоторыми его малограмотными коллегами, читать попросту невозможно.

То есть речь о чем? Геннадий Александрович вместе с огромным количеством земляков имеет полное право заявить, что Пинхус Шоломович Симановский — сволочь. Но это слишком простое объяснение такой сложной материи как история. Была непрекращающаяся ни на минуту борьба за власть, была Гражданская война и ее последствия. Была и никуда не делась и обыкновенная человеческая низость, но только этими характеристиками эпоху не описать, иначе мы бы уже исчезли.

В семье Геннадия старшее поколение не любило рассказывать ни про войну, ни про лагеря, поскольку и одно, и другое — это «страдания и горе». А отсидевший по навету дед, десять лет оттрубивший в «сталинских застенках», выйдя, за плохое слово о Сталине «голову мог открутить». Он, как внук позже, дело свое не читал, просто знал, кто и за что его посадил. Но личную обиду не распространял на систему, строй и страну.

Это правило Геннадий Александрович сделал для себя обязательным при рассуждении об истории и изучении ее. Он давно понял, что правда у каждого своя. Аминь. И старается придерживаться только фактов.
Дорога к увлеченному (и глубокому) изучению прошлого была длинной, но, что случается редко, не извилистой. Судьба будто сама целенаправленно лепила будущего краеведа.

В армии молодой художник-оформитель, игравший к тому же на заводе УВМ в известном коллективе «Орлея» на ударных, служил по специальности — оформлял в штабе секретной ракетной части во Владимире все, что армии нужно оформить. Хороший художник-оформитель выполняет и строительно-отделочные работы. Многими этими профессиями сержант Афанасьев в армии и овладел. Рядом с ним служили высокопрофессиональные прапорщики и офицеры. И рассказывает о них Геннадий Александрович без намека на иронию.

Показательный штрих — «товарищ по оружию» из Владимира, призванный в армию в «преклонном» 26-летнем возрасте, водил в мирной жизни экскурсии по Золотому кольцу. Это был «ботан» в очках, к тому же — довольно полного сложения, человек, совершенно непригодный к армейской службе, и с ученой степенью кандидата исторических наук. Поэтому бойца для проформы приставили к метле, а замполит части, пораженный, по словам Геннадия, огромными познаниями нескладного воина, не отпускал его от себя. Благодарный эрудит доносил частички культуры и до сослуживцев-призывников.

Геннадий познал вкус настоящих, хорошо усвоенных и правильно систематизированных знаний. Это накладывалось на тренинг барабанщика, умеющего держать ритм при контролируемой раскоординированности рук и ног. Попробуйте послужить своеобразным контуром мелодии, одновременно рисуя правой рукой круг, а левой ногой — квадрат. Сложная задача, но хороший барабанщик с ней справляется.

Подготовка на подготовку — образуются навыки и воспитывается характер. Чего ж удивляться, что, делая музей УФСБ «под ключ» и заявив начальнику управления после оценки полученных материалов, что «этого мало», художник-оформитель, сделавший к тому времени не один большой и малый музей, услышал в ответ не ледяное и, возможно, частично обоснованное: «А ты кто такой?», а вежливое: «Говорите, что необходимо, всё будет».

— И тут начинается головная боль, — рассказывает Геннадий Александрович. — Теоретически — можно все. На практике, утрируя, нельзя ничего.

То есть ограничений — формальных, внешних, и внутренних, выработанных за годы знакомств с архивными материалами и спецификой служб, отвечающих за государственную безопасность, — очень много.

— Например, рассказывает Геннадий, — нельзя откровенничать о сокровенных тайнах партизанского движения.
Имеется в виду то, что по современной терминологии, да и по сути, убирая идеологическую составляющую, партизаны занимались террористическими акциями. А рассказывать о технологии террора, хотя сегодня с помощью интернета легко узнать, как в «домашних условиях» сделать атомную бомбу, — не принято. Во всяком случае — на музейных стендах. Какой-нибудь школяр может взять на вооружение. Но тема — очень интересная, это ведь тоже история.

Второе ограничение — этического характера. Война была сопряжена не только с геройством. Имена огромного количества предателей тоже известны. Но у этих предателей есть родственники. Они живы. Нормальный человек в такой ситуации включает внутреннего редактора. Это приводит к фигурам умолчания, обедняет рассказ.

Агентурная работа. Попробуй — расскажи про приемы и наработки! Табу. А ведь это целый детектив.

И так далее, и тому подобное. Но есть в музейном деле фундаментальные вещи, позволяющие возводить достаточно прочное здание и из имеющегося материала. Таковым, по оценке профессионала по этой части Геннадия Александровича, являются в экспозициях военной и «службистской» направленности форма, оружие, награды и наградные документы, привлекающие к себе внимание и подстегивающие живой интерес к смежным темам. Ну а венцом хорошей выставки является идеология, скрепляющая внешне разрозненные элементы.

И вот для этого нужно много читать и много думать. История с дедом героя данного материала — репрессированным и восстановленным в правах — одной его биографией не ограничивается. Сын отправленного в лагеря, лишившийся, к тому же еще и матери, дядя Геннадия Александровича, Анатолий Борзенков, после прихода в Орел немцев отравился не мстить Советской власти. Он оказался в легендарной подпольной группе 22-летнего слесаря вагонного депо Николая Авицука. Подпольщики, в большинстве своем, были вчерашними школьниками. Примерьте их подвиг на своих детей. Группа была раскрыта. Отчаянным мальчишкам, приговоренным к смерти, чудом удалось бежать из тюрьмы. Половина погибла, пытаясь выбраться из оккупационной зоны. Одного — Николая Бархоленко — немцы повесили на Привокзальной площади. До Анатолия Борзенкова, родом из Мостков, полиция через его родных не добралась — не до того, по-видимому, уже было, стояло лето 1943-го. А семьи трех его товарищей, живших на Выгонке, на Полевой улице (есть она и сейчас) — Владимира Афанасьева, Геннадия Севастьянова и Александра Сотникова — сотрудники тайной полевой полиции (ГФП) взяли в заложники. Что сделали мальчишки? 22 июня 1943 года они с оружием объявились в Орле, выследили начальника ГФП капитана Бено Кукавко и убили его, погибнув на месте от пуль охраны.

Дядя Геннадия Александровича добрался до частей Красной Армии и тут же попал под пресс особого отдела. «Как же так — все твои товарищи погибли, а ты остался цел?». Это работа особого отдела. Стали выяснять личность пришедшего. «Так у тебя еще и отец репрессирован?».

Спасло подпольщика, как минимум, от очень долгого разбирательства только то, что стоял август 1943-го, и уже был освобожден Орел. Выяснить правду оказалось не очень сложным делом. Анатолий пошел на фронт, воевал, был тяжело ранен, вернулся живым.

Лишенный отца и матери, за что сражался этот паренек? Скорее всего, в нем было сильно развито нравственное чувство. Он, как очень многие, как подавляющее большинство его сверстников, был правильно воспитан. Жизнь в Орле, в стране того времени, по всей видимости, не сводилась к примитивным страшилкам из современных сериалов про НКВД.

— Сейчас принято обижаться — столько героев, а органы врагов выискивали, — рассуждает про одно из ответвлений истории создатель многочисленных музеев Г. Афанасьев, внук репрессированного и реабилитированного. — Но поиск героев — это не задача госбезопасности. Ее работа заключается в изобличении и нейтрализации именно врагов государства. И с этой работой чекисты справлялись. Искать героев — удел и обязанность журналистов, краеведов, общественных и даже государственных структур, но не ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ-ФСБ. У госбезопас­ности попросту другие функции.

И вновь возвращаемся к рассказу о личном и личностях. Для кого-то это явится открытием — рассказывал о неоднозначности, сложности и многослойности событий прошлого Геннадий Афанасьев — историк и краевед-любитель, профессиональный художник-оформитель, пользующийся безусловным доверием правоохранительных, силовых структур области благодаря именно своему серьезному и взвешенному подходу к непростым явлениям жизни, которые он умеет интересно отражать в выставках, — но сотрудники так называемой «русской больницы», госпиталя, умудрявшиеся тайно помогать подпольщикам, партизанам и раненным военнопленным, после освобождения Орла были репрессированы именно за сотрудничество с немцами. Формально это так и обстояло, война упрощает многие подходы и оценки. И только начальник архива областного управления КГБ Матвей Матвеевич Мартынов, роясь в бумагах, имя которым — море, по сути, по личной инициативе, без какого либо приказа, установил, чем занималась «русская больница» в оккупированном Орле. Именно благодаря усилиям этого человека, находившегося на скучной и далекой от горячих сводок должности, репрессированным были возвращены все гражданские права и доброе имя. Стал известен скрывавшийся в папках с личными делами подвиг. И это не одна история подобного толка. А сколько таких историй еще не открыто?

Поэтому не относитесь к выставкам, изобилующим документами, а также к давно существующим и недавно открывшимся музеям свысока, со снобизмом и без того просвещенного современника, знающего, что было, как было, а потому больше интересующегося текущим моментом, разобраться в котором невероятно сложно.

— Мы очень многого не знаем, — делится простой, в общем-то, мыслью прочитавший огромное количество архивных, трудно доступных документов Геннадий Александрович Афанасьев. — А чего-то, возможно, не узнаем никогда.

Поэтому этот человек и не делает поспешных суждений, а делает музеи и выставки — в твердом убеждении, что патриотами не рождаются, что их воспитывают. Он и пытается это в меру своих сил делать, полагая, что лучший способ воспитания — это правда, но рассказанная без злобы и ее противоположности — розовых соплей.

А если к такому подходу подпрячь талант и навыки художника-оформителя, получается интересно. А если Геннадия еще и разговорить… Ничего удивительно, что экскурсии он тоже водит, даже в музее ФСБ. Сотрудники узнают про себя много нового. Это, как известно, очень хорошо забытое старое.

Сергей Заруднев.