Продолжение. Начало в №№ 42, 43, 44.

Семья и демографическая политика

Консервативная общественность России выступает сегодня за ужесточение законодательства в отношении абортов. Но ведь то, что сегодня пытаются сделать современные российские консерваторы, сделал в своё время Сталин принятием указа «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении наказания за неплатёж алиментов».

В настоящее время в отношении сталинской демографической политики продуцируются различные мифы. Характерным примером этой мифологизации являются слова известной российской феминистки Марии Арбатовой: «В период, не помню, с какого года, за десятилетие, кажется, при Сталине в момент запрета абортов за это было расстреляно 500 тысяч женщин и врачей-гинекологов».

Какие меры наказания предусматривались в действительности:

«2. За производство абортов вне больниц или в больнице, но с нарушением указанных условий установить уголовное наказание врачу, производящему аборт, — от 1 года до 2 лет тюремного заключения, а за производство абортов в антисанитарной обстановке или лицами, не имеющими специального медицинского образования, установить уголовное наказание не ниже 3 лет тюремного заключения.

3. За понуждение женщины к производству аборта установить уголовное наказание — тюремное заключение до 2 лет

4. В отношении беременных женщин, производящих аборт в нарушение указанного запрещения, установить, как уголовное наказание, — общественное порицание, а при повторном нарушении закона о запрещении абортов — штраф до 300 рублей».
Всё это — мягкие меры в сравнении с известной практикой вынесения за осуществление абортов смертного приговора, как за убийство.

Но в данном случае важен сам факт идеологического поворота от декларируемой эмансипации к прежней патриархальной системе отношений. Не случайно, что именно запрет на аборты вызвал особое раздражение со стороны Л. Д. Троцкого. Эти запреты были оценены им как наиболее яркое проявление сталинской контрреволюции.

«Революция, — писал он, — сделала героическую попытку разрушить так называемый «семейный очаг», т.е. то архаическое, затхлое и косное учреждение, в котором женщина трудящихся классов отбывает каторжные работы с детских лет и до смерти… Именно поэтому революционная власть принесла женщине право на аборт, которое в условиях нужды и семейного гнёта есть одно из её важнейших гражданских, политических и культурных прав… Вместо того чтобы открыто сказать: мы оказались ещё слишком нищи и невежественны для создания социалистических отношений между людьми, эту задачу осуществят наши дети и внуки, — вожди заставляют не только склеивать заново черепки разбитой семьи, но и считать её, под страхом лишения огня и воды, священной ячейкой победоносного социализма. Трудно измерить глазом размах отступления!..»

Наряду с внешнеполитическими обстоятельствами сталинского поворота в демографической политике существовали также внутриполитические обстоятельства. Сталинское постановление «О запрещении абортов…» датируется 27 июня 1936 года. Это было время, когда подходило к кульминационной точке расследование по делу «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра». Следствие велось с 5 января по 10 августа 1936 года.

Троцкистско-зиновьевский центр — это было левое крыло в партии. Левые — троцкисты рассматривали семью как институт эксплуатации. Большевики-сталинисты определяли семью как ячейку социалистического общества. Политический процесс над левым крылом в большевизме был для Сталина наиболее благоприятен, чтобы провести более чёткие грани идеологического размежеваниями.

С 1933 года начинается кампания по искоренению гомосексуализма. Основанием послужила докладная записка наркома внутренних дел Г. Г. Ягоды Сталину о создании гомосексуалистами через салоны антисоветской заговорщической сети. Идеологически гомосексуализм был осуждён как проявление морального разложения буржуазии. Прошли чистки от гомосексуалистов государственного аппарата, особо масштабные из которых затронули Наркомат иностранных дел. Широко тиражировалась фраза Максима Горького «Уничтожьте гомосексуализм — фашизм исчезнет». Усиление негативного отношения к гомосексуалистам, рост гомофобии также отражало векторы реставрации традиционных ценностей.

Внешняя политика

Популярная мифологическая концепция о предполагаемом вторжении Красной армии в Европу как претворении стратегии мировой революции не выдерживает проверки не столько в связи с военно-техническими реалиями, сколько при проведении её исторической контекстуализации. Мифологизированное упрощенчество подводит под один знаменатель коминтерновский проект и сталинскую геополитику. Ещё в марте 1936 г. на расспросы американского корреспондента Р. Говарда о планах большевиков по осуществлению мировой революции Сталин высказал крайнее удивление: «Какая мировая революция? Ничего не знаю, никаких таких планов и намерений у нас не было и нет». Это не означало, что не было поддержки сторонников в других странах. Такая поддержка, конечно, была, равно, как и поддержка своих сторонников другими ведущими геополитическими акторами мира.

Но стратегия Сталина состояла не в разжигании пожара мировой революции, а в первостепенном усилении геополитической мощи СССР. Симптоматично, что в разгар Великой Отечественной войны, когда, казалось бы, перспективно было задействовать механизм классовой борьбы в тылу вермахта, Коминтерн был распущен. Вместо текста Эжена Потье как гимн СССР провозглашались стихи со словами о «великой Руси».

Да и сам Интернационал переосмысливался в реалиях существования СССР, отличных от реалий жизни К. Маркса.
О переосмыслении феномена Интернационала ещё в 1937 году рассуждал в книге «Истоки и смысл русского коммунизма» Н. А. Бердяев: «Вместо Третьего Рима в России удалось осуществить Третий Интернационал, и на Третий Интернационал перешли многие черты Третьего Рима. Третий Интернационал есть тоже священное царство, и оно тоже основано на ортодоксальной вере.
На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а русская национальная идея, это есть трансформация русского мессианизма. Западные коммунисты, примыкающие к Третьему Интернационалу.., не понимают, что, присоединяясь к Третьему Интернационалу, они присоединяются к русскому народу и осуществляют его мессианское призвание. И это мессианское сознание, рабочее и пролетарское, сопровождается почти славянофильским отношением к Западу».

Претензии на Финляндию, Прибалтику, Западную Белоруссию и Украину, Бессарабию и др. преподносились как восстановление исторических прав России на данные территории. В обращении к народу 2 сентября 1945 г. в связи с капитуляцией Японии Сталин интерпретировал победу СССР как реванш за фиаско в Русско-японской кампании: «…поражение русских войск в 1904 году в период Русско-японской войны… легло на наш страну чёрным пятном… Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побеждённой…»
Если для левого интернационалистского лобби в ВКП (б) Цусима являлась основанием для торжества над дегенерирующим царским режимом («чем хуже, тем лучше»), то Сталин декларировал, что в течение сорока лет (!) вынашивал реванш за унижение самодержавия.

Судя по воспоминаниям В. М. Молотова, Сталин оценивал итоги своей деятельности на международной арене не как вождь мирового пролетариата, а как собиратель рассеянных земель старой России. «На Севере, — рассуждал он, — у нас всё в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу от Ленинграда. Прибалтика — это исконно русские земли! — снова наша, белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы — вместе, молдаване — вместе. На Западе нормально. — И сразу перешёл к восточным границам. — Что у нас здесь?.. Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью наш, смотрите как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш. — Сталин провёл трубкой по Китаю, — и КВЖД наша. Китай, Монголия — всё в порядке… Вот здесь мне наша граница не нравится! — сказал Сталин и показал южнее Кавказа».

Из имперского прошлого вновь воскрешались планы освобождения Константинополя. По поручению Сталина Молотов прорабатывает по каналам ООН вопрос о переходе пролива Босфор и Дарданеллы под юрисдикцию СССР или, по меньшей мере, о статусе совместного с Турцией управления. Была даже предпринята попытка одностороннего введения в проливы советской военной флотилии, чему воспрепятствовало превентивное вхождение в территориальные воды Турции английских судов.

Как восстановление исторических границ и этнической целостности народов Закавказья предполагалось осуществить аннексию у Ирана азербайджанских, а у Турции грузинских и армянских земель. Возвращение горы Арарат, первой тверди послепотопной цивилизации как сакрализованного символа Армении могло выполнить не только миссию исторического реванша за геноцид 1915 г., но и явиться восстановлением российского геополитического и цивилизационного ареала в его максимальных исторических границах. Политика сотрудничества с кемалистским режимом заменялась традиционным ещё для Российской империи отношением к Турции как геополитическому противнику России. От претензий на возвращение Западной Армении и установления контроля над черноморскими проливами Советский Союз отказался только уже при Н. С. Хрущёве.

По предварительной договорённости с кабинетом Мао рассматривался проект присоединения к СССР, в статусе республики, Маньчжурской области, как зоны влияния Российской империи. Был восстановлен контроль над Порт-Артуром, переданный КНР опять‑таки уже после смерти Сталина. По аналогии с замыслом царской дипломатии о создании славянофильски ориентированной Великой Болгарии планировалось образование Балканской Федерации. Существовал также план федеративного объединения Польши и Чехословакии. Реализация этих планов фактически бы подводила к осуществлению надежд панславистов девятнадцатого столетия.

Сталин в целом расширяет в сравнении с классической марксистской версией пространство исторического конфликта. Конфликты в его версии оказываются не только борьбой классов — межклассовые и внутриклассовые противоречия, но и столкновениями иного рода, в частности, национальными. К таким конфликтам, в частности, он относил исторически воспроизводимый конфликт между германцами и славянскими народами. Пангерманизм сталкивался с панславизмом. И Сталин уже по окончании Второй мировой войны предупреждал, что для славян новая угроза германской агрессии неизбежно возникнет вновь, если они не объединятся.

Панславистские воззрения Сталина ярко иллюстрирует стенограмма его выступления на обеде в честь Э. Бенеша 28 мая 1945 года: «Тов. Сталин сказал, что он поднимает свой бокал за новых славянофилов. Он, тов. Сталин, сам является новым славянофилом. Были старые славянофилы, одним из руководителей которых являлся известный русский публицист Аксаков. Они выступали во времена царизма, и эти славянофилы были реакционерами. Они выступали за объединение всех славян в одном государстве под эгидой русского царя.

Мы, новые славянофилы, стоим за союз независимых славянских государств. Первая мировая война разыгралась на спинах славянских народов. Мы видим, что и Вторая мировая война идет на спинах славянских народов. Англия и Германия дерутся, а славянские народы проливают свою кровь… Тов. Сталин сказал, что да, немцы попытаются взять реванш. Тов. Сталин сказал, что просчитаются те, которые думают, что немцы этого не смогут сделать… Но чтобы немцам не дать подняться и затеять новую войну, нужен союз славянских народов».

Сталин говорил фактически немыслимое для риторики большевиков первого послереволюционного десятилетия о необходимости новых славянофилов, о славянофилах-большевиках.

Военное строительство

В ленинской программной работе «Государство и революция» предполагалось, что в будущем обществе армия, являвшаяся классовым орудием, равно как и полиция, отменялась. Вместо армии функции защиты от внешних врагов должен был взять на себя вооружённый народ. Однако обстоятельства заставили большевиков уже в начале 1918 года создать Рабоче-крестьянскую Красную армию, и более того — привлечь на службу часть бывшего царского офицерства.

При этом, однако, подчёркивалось принципиальное отличие РККА от императорской армии. Ни форма, ни воинские звания, ни ритуалы не должны были ассоциироваться с армией дореволюционной, семантически преемственной от которой считалась белая армия. Сами слова «генерал», «офицер», «погоны» наделялись негативным смыслом и относились к «языку вражды». Гражданская война художественно раскрывалась как битва за советскую власть с «золотопогонниками».

При Сталине оппозиция в отношении старой армии шаг за шагом преодолевалась. В 1935 году в РККА вместо отменяемых служебных категорий восстанавливаются воинские звания. Наряду с комбригами, комдивами и комкорами появлялись старорежимные звания лейтенантов, капитанов, майоров и полковников.

В 1940 году восстанавливаются генералы и адмиралы. В целях обеспечения единоначалия в армии в 1942 году упраздняется должность комиссара, вместо которой появляются заместители командиров по политической части. Реабилитируется понятие офицер, а с ним — понятие офицерской чести. В плакатах периода Великой Отечественной войны проводилась связь между войсками Красной армии и русским воинством времён Александра Невского, Дмитрия Пожарского и Кутузова.

А. Т. Твардовский в «Василии Тёркине» в стихах «Два солдата» даже развивал идею преемства воинов новой армии с солдатами Первой мировой войны, также воевавшими с немцем (считавшейся империалистической). Огромное символическое значение имело восстановление с 1943 года в армии погонов. Замена погонами прежних знаков отличия потребовало определённых организационных усилий, но Сталин пошёл на них.

Сталин, вероятно, больше кого‑либо из государственных исторических деятелей развивал идею народной армии. Народная армия — это не армия легионеров. Она производна от народа, и потому готова защищать его вплоть до самопожертвования, сражаться за Родину. Народ платит такой армии любовью, отдаёт последнее на её нужды. И именно такая армия, созданная в соответствии со сталинским видением, одержала победу в величайшей войне в истории человечества.

Показателен в этом отношении был разбор Сталиным разгрома французской армии войсками вермахта за сорок дней — по «горячим следам» в апреле 1940 года:
«У французов закружилась голова от побед, от самодовольства. Французы прозевали и потеряли своих союзников. Франция почила на успехах. Военная мысль в её армии не двигалась вперёд. Осталась на уровне 1918 г. Об армии не было заботы, и ей не было моральной поддержки. Появилась новая мораль, разлагающая армию. К военным относились пренебрежительно. На командиров стали смотреть как на неудачников, на последних людей, которые, не имея фабрик, заводов, банков, магазинов, вынуждены были идти в армию…».

Вардан Багдасарян,
«Завтра».
Продолжение следует.