Продолжение. Начало в №№ 42, 43, 44, 45.

Философия науки

Антисталинисты заявляют о недопустимом вмешательстве властей в вопросы научного познания, что привело будто бы к ликвидации в СССР таких наук, как генетика и кибернетика.
Разгром генетики на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года было принято преподносить как крайнее проявление идеологического обскурантизма. В действительности генетику как науку никто в СССР никогда не отменял, а сами генетические исследования не прерывались. Осуждалась не генетика, а направление, определяемое как «вейсманизм-морганизм». Под ним понималось учение о предопределяющем значении фактора наследственности.

Вейсманизму-морганизму противопоставлялось направление в биологии, связанное с именами отечественных учёных Мичурина и Тимирязева. Мичуринцы утверждали, что переход от одного вида к другому потенциально возможен. Их оппоненты возражали, ссылаясь на невозможность изменения генной структуры.

Современные исследования показывают, что генетическая структура потенциально изменяема и даже конструируема, а соответственно, критика вейсманистов как минимум имела под собой научные основания.

Никогда в СССР не запрещались и методы кибернетики. В позднесталинский период, с которым принято связывать наступление на кибернетику, происходило, вопреки сложившемуся мифу, форсированное развитие вычислительной математики и вычислительной техники. В 1950 году была создана первая советская ЭВМ, а с 1953 года электронно-вычислительные машины оказались запущены в серийное производство.

Критиковалась не собственно кибернетика как таковая, а философские идеи, выдвинутые одним из основоположников теории «искусственного интеллекта» Норбертом Винером. Винер полагал, что человеческий мозг функционирует подобно тому, как функционируют сложные машины. «Я, — пояснял он, — говорю здесь о машине, но не только о машине из меди и железа… нет особой разницы, если эта машина изготовлена из плоти и костей».

То, что выдвигалось в кибернетическом дискурсе на ранней стадии становления кибернетики, сегодня находится в фокусе идеологии трансгуманизма и глобального цифрового управления. При Сталине этим тенденциям был дан жёсткий отпор. И этот отпор был связан с защитой человека как цельной сущности, не сводимой к цифровым кодам.

…Чаще всего по наиболее резонансным сталинским вмешательствам в научный дискурс, как это ни прозвучит парадоксально, речь шла о защите понимания традиционной природы человека.

Дискуссия 1947 года по состоянию дел в советской философии показала, что волновало сталинское руководство в развитии теоретической базы науки — отсутствие самостоятельности, преклонение перед западными авторитетами, атрофированность способности к полемике, академический корпоративизм. Все эти черты критически обострятся на позднем периоде существования СССР.

Литература и искусство

Сталинское цивилизационное восстановление проявилось и в сфере художественного творчества, приведя к смене пролеткультовской парадигмы. Модернистские эксперименты в духе левого авангарда, бум которых пришёлся на 1920‑е гг., стали вытесняться. Предпринятый по инициативе Сталина в предпасхальные дни 1932 г. разгон РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) был встречен во мхатовской литературно-театральной среде аллегорическими приветствиями «Христос воскресе!».

Социалистический реализм стал фактически продолжением классической линии развития русской дореволюционной культуры. Сталинское искусство, с одной стороны, возвращалось от футуристических абстракций к «образу» как структурной единице художественного сюжета, с другой — тяготело к монументализму, что привносило элемент сакрализации в динамику имперского строительства.

Лишь посредством личного вмешательства Сталина удалось предотвратить уничтожение некоторых памятников, являющихся символом национальной культуры, таких как собор Василия Блаженного. Храм Христа Спасителя был демонтирован, но ведь из кругов левой элиты звучали призывы и о расстреле Эрмитажа, и о расплавлении Медного всадника, и требовалось значительное лавирование, чтобы удержать разрушительную энергию футуристского крыла интеллигенции.

В период сталинского поворота авторы нигилистических по отношению к русской цивилизационной традиции произведений, такие как Демьян Бедный, обличавший российскую «обломовщину», попадают в опалу.

Советская литература продолжает традицию глубокого психологического текста, отличавшую русскую классическую литературу. Советский балет, как прежде русский, занял первые позиции в мировом балетном искусстве. В сталинские годы был создан особый тип советского кино, принципиально отличавшегося от кинематографа Голливуда и являвшегося также развитием русской литературной традиции.

Очень глубокое наблюдение сделал в своё время известный отечественный литературовед Вадим Валерианович Кожинов, сравнивавший советские и немецкие песни военных лет. У немцев преобладали марши. Были марши, конечно, и в советском песенном репертуаре. Но основу его составляли песни лирического содержания. Итог известен: русский лирический герой побеждает бравого солдата вермахта.

На основе массового физкультурного движения было совершено чудо в спорте. Находившиеся в изоляции мирового олимпийского движения советские спортсмены были подготовлены таким образом, что, только выйдя на международную спортивную арену, захватили лидерство в спорте. На первой же Олимпиаде с участием СССР 1952 года они сенсационно стали вторыми, бросив вызов супердержаве в спорте, каковой позиционировались тогда США.

Языкознание

Николай Марр — создатель «нового учения о языке» — был единственным из членов Императорской Академии наук, вступившим в ВКП (б). Его разработки в сфере языкознания приходились как нельзя кстати для обоснования перспектив развития классового подхода в советской общественной науке. Марра горячо поддерживали стоящие у руля идеологического строительства в СССР в 1920‑е годы А. В. Луначарский и М. Н. Покровский. О значении фигуры Марра свидетельствует тот факт, что в связи с его смертью в Ленинграде отменялись занятия в школах, а траурные мероприятия были сопоставимы с похоронами убитого незадолго до того С. М. Кирова.

В соответствии с учением о формациях Марр относил язык к надстройке. Из этого посыла следовало буквально, что при каждой смене формации язык будет меняться. Утверждалось, что разные классы общества имели свои языки, и никакого единого национального языка не существовало. Но с логикой сталинского цивилизационного поворота он вступал в явные противоречия, и разгром марризма в 1950 году можно признать даже исторически запоздалым.

У марристов было методологическое прикрытие — марксистская позиция: базис определяет надстройку. И Сталин идёт на пересмотр кажущейся незыблемой схоластики. В статье «Марксизм и вопросы языкознания» он заявляет, что язык к надстройке не относится. Язык Пушкина, рассуждал он, — русский литературный язык — не был отменён при переходе от капитализма к социализму, несмотря на то, что базис изменился. А это методологически означало, что могут быть и иные институции, ценности и идеи, которые не определяются экономикой.

Фактически Сталин в рассмотрении вопроса о языкознании в противоположность марристскому универсализму предлагал использовать сравнительно-исторический метод в языкознании, обличаемый ранее как противоречащий марксизму. Фактически восстанавливался классический подход в теории языкознания. Показательно, что ещё до Сталина разгром марризма в эмигрантской печати был учинён в эмиграции князем Н. С. Трубецким. Оценки евразийского учёного и Сталина по многим параметрам совпали.

Критика марризма носила действительно характер реальной дискуссии, так как исходной позиции со стороны власти обозначено не было. Сталин выступил не в начале, а в конце обсуждения. То, что марризм был разгромлен, отражало реальный поворот в сторону цивилизационной модели развития, для которой русский язык нужен был как константа, а не переменная.

Образование

«Надо не только ценить свою интеллигенцию, но весь рабочий класс, всё крестьянство сделать интеллигенцией», — задача такого рода, как её сформулировал Сталин, исторически формулировалась впервые. Не создать новую элиту, а всю аристократическую культуру, все элитарное образование дать народу. На этой установке основывался, в частности, феномен советской школы — уникального, как сегодня понимают многие, явления в истории человечества. Это была сталинская школа.

Известное высказывание «кадры решают всё» в контексте сталинского выступления означало: главное — человек. Сталин противопоставлял ориентир на человека устаревшему в его трактовке ориентиру на приоритет техники. Приведём соответствующий фрагмент сталинского выступления целиком:

«Раньше мы говорили, что «техника решает всё». Этот лозунг помог нам в том отношении, что мы ликвидировали голод в области техники и создали широчайшую техническую базу во всех отраслях деятельности для вооружения наших людей первоклассной техникой. Это очень хорошо. Но этого далеко и далеко недостаточно. Чтобы привести технику в движение и использовать её до дна, нужны люди, овладевшие техникой, нужны кадры, способные освоить и использовать эту технику по всем правилам искусства. Техника без людей, овладевших техникой, мертва.

Техника во главе с людьми, овладевшими техникой, может и должна дать чудеса. Если бы на наших первоклассных заводах и фабриках, в наших колхозах и совхозах, в нашей Красной армии имелось достаточное количество кадров, способных оседлать эту технику, страна наша получила бы эффекта втрое и вчетверо больше, чем она теперь имеет.

Вот почему упор должен быть сделан теперь на людях, на кад­рах, на работниках, овладевших техникой. Вот почему старый лозунг «техника решает всё», являющийся отражением уже пройденного периода, когда у нас был голод в области техники, должен быть теперь заменён новым лозунгом, лозунгом о том, что «кадры решают всё». В этом теперь главное».

Сегодня в ситуации гипертрофированного увлечения техникой и технологиями эта позиция главы советского государства приобретает особую актуальность. Пройдёт время после распада СССР, и на самом высоком уровне руководства российским образованием будут заявлены прямо противоположные по смыслу слова, что образовательные организации должны готовить не мыслителя и творца, а адаптатора технологий.

Условия нового обострения отношений с Западом показали правоту сталинского подхода — доступ к технологиям извне может быть перекрыт, а потому нужен мыслитель и творец, способный к созданию собственного оригинального продукта.

Первое послереволюционное десятилетие в плане педагогических идей было на удивление похожим на современную эпоху. Сегодня с позиций идеологии инновационного развития резко критикуется классическая система образования. Но и в послереволюционные годы классическая система образования была подвергнута беспощадной критике. Заявлялось, что учительство есть атрибут старой школы и старой жизни. Звучали призывы к ликвидации прежней системы «учитель — ученик» как пережитка истории.

Сталинский поворот политики в сфере образования в СССР датируется 1931 годом и связан с выходом постановления ЦК ВКП (б) «О начальной и средней школе». В постановлении констатировалось, что обучение не предоставляет достаточного объёма общеобразовательных знаний. Давался перечень дисциплин, по которым обнаруживались пробелы в знаниях. Такое положение определялось как «коренной недостаток школы».

Следующим шагом в 1932 году ЦК ВКП (б) принимает постановление «Об учебных программах и режиме в начальной и средней школе». Учебные программы, так ненавистные революционным реформаторам образования, рассматривавшим их как выражение старорежимного бюрократизма, устанавливаются теперь сверху.

Обращалось внимание на необходимость укрепления школьной дисциплины, выдвигалось требование вести борьбу с хулиганствующими учащимися. В качестве основной формы организации учебной работы в школе провозглашался урок с твёрдым составом группы учащихся, со строго определённым расписанием проведения занятий.

…Идея революционных лет — дать полную свободу ребенку в рамках учебного процесса — приводила на практике к неуправляемости, срывам занятий школьниками, неподчинению учителям. «На уроках шум и крики, иногда «кошачьи концерты», — докладывалось с мест. Понятно, что овладение знаниями в такой атмосфере было невозможно. Идея «свободной школы», как проект в масштабах страны, провалилась.

Восстанавливалась отвергавшаяся прежде в ходе реформ 1920‑х годов классно-урочная система. Указывалось на необходимость осуществления индивидуального систематического контроля знаний учащихся, против чего ранее также выступали реформаторы. Устанавливались ежегодные проверочные испытания. При этом постановление предписывало запретить «всякие сложные схемы и формы учёта».

Постановление ЦК ВКП (б) 1933 года «Об учебниках для начальной и средней школы» прямо и резко критиковало позицию Наркомпроса РСФСР. Ошибочным и вредным признавался отказ от учебников, изгнание их из школы. Политбюро возмущало, что отсутствие учебников интерпретируется Наркомпросом в качестве признака революционных достижений. Предписывалось в кратчайший срок — за несколько месяцев — разработать и издать стабильные учебники. Выдвигалось требование их стандартизации.

Предписывалось вместе с тем немедленно прекратить издание «рабочих книг» и «рассыпных учебников». Категоричность предписания («немедленно») связывалась с тем, что «рабочие книги» не дают систематических знаний по изучаемым в школе предметам.

Большое значение в плане произошедшего идеологического поворота имело совместное постановление СНК и ЦК ВКП (б) 1934 года «О преподавании гражданской истории в школах СССР». Замена истории обществознанием признавалось ошибочным подходом. Констатировалось, что вместо связного изложения гражданской истории учащимся дают отвлечённые социологические схемы.

Постановление предписывало возвращение к принципу построения материала в формате историко-хронологической последовательности. Давалось поручение создать комплект школьных учебников по истории (истории Древнего мира, истории Средних веков, новой истории, истории СССР, новой истории зависимых и колониальных стран). Постановлением восстанавливались исторические факультеты в университетах. История, можно сказать, была в 1934 году реабилитирована.

Завершало серию принимаемых мер совместное постановление СНК и ЦК ВКП (б) 1938 года «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей». Необходимость введения обязательного изучения русского языка обосновывалась подрывной работой по отделению национальных регионов от России со стороны контрреволюционных сил и буржуазных националистов. Это был существенный поворот в отношении курса Луначарского, направленного на предоставление национальным меньшинствам права выбора языка обучения.

Произошло возвращение к классическим принципам построения образовательной системы в их советской модернизированной модификации. Созданную модель высшего и школьного образования можно было бы определить как неоклассическую.

В отличие от элитарного качественного образования периода Российской империи высокое качество становилось массовым, обеспечивалось для народа в целом.

Вардан Багдасарян,
«Завтра».
Продолжение следует.