«Вы едете в Вологду? А там море есть?» — представьте себе, мне довелось услышать и такое перед отъездом из Орла. А зачем, и вправду, я поехал в край, где нет моря, и который считается уже «русским Севером»? Да затем же, зачем побывал я в Суздале, Владимире, Ростове Великом, Ярославле, Костроме и Плесе. Просто захотелось увидеть, почувствовать коренную Россию, которой скоро, может, уже и не будет вовсе. Ту Россию, где творилась и копилась история и национальная культура эдак с 12—13 веков, откуда пришли люди и в Сибирь, и верховья Оки, по выражению Пушкина, «раздвинув пределы» своего государства. И Вологда, как и все другие перечисленные мною города, не обманула этих моих надежд.

«Нужно вернуться в доисторическое время, чтобы ощутить глубину дыхания тогдашней Вологды, силу ее могучих мышц, ее инфраструктуру — говоря современным языком, ее санные пути, ее реки, пристани и причалы, крепости, монастыри, военные склады, транзитные могучие транспортные артерии страны», — писал в своей автобиографической повести «Четвертая Вологда» Варлам Шаламов. Да-да, тот самый автор печально знаменитых «Колымских рассказов»! Без всякой натяжки Шаламов — одна из достопримечательностей Вологодского края, если так можно сказать о человеке. Каждый, кто ознакомится с его творчеством полнее, согласится — если бы не двадцать два года лагерей и тюрем, вырвавших Шаламова из общественной жизни, Россия, Советский Союз прославились бы еще одним талантливым русским советским писателем и поэтом — самобытным, как его малая родина, интересно, нестандартно мыслящим и, в принципе, в отличие от того же А. Солженицына, никогда не отрицавшим социалистической идеи как таковой.

Не могу не воспользоваться именно шаламовской концепцией в обобщении своих вологодских впечатлений. Есть действительно три Вологды, как метко заметил писатель. Четвертая — это уже сугубо личное. А объективно — три. Одна — историческая, вторая — этнографическая, связанная с особенностями характера местного населения, и третья — Вологда как место ссылки нескольких поколений русских вольнодумцев.

«Первая» Вологда — это зримые, осязаемые памятники ее истории. Это и Ферапонтов монастырь с фресками знаменитого Дионисия начала 16 века, и Кирилло-Белозерская цитадель, выдержавшая шестилетнюю осаду Лжедмитрия Второго. Это и знаменитый речной путь из Москвы в Архангельск — по Шексне, Сиверскому, Благовещенскому, Никольскому, Кубинскому озерам и волоком между ними, и далее по удивительной реке Сухоне, способной менять направление своего течения, в Северную Двину у подножья храмов Великого Устюга. Правда, до этого города я не доехал. Слишком огромен Вологодский край.

От Вологды до Великого Устюга ехать столько же, сколько от Орла до Москвы. Два, три, а то и четыре часа в автобусе надо выдержать, чтобы посетить, например, Белозерск, основанный еще первыми Рюриковичами, или Тотьму — родину знаменитого И. А. Кускова, основателя форта «Росс» в русской Америке, или тот же Ферапонтов монастырь. Но и сама Вологда способна удивить и порадовать любителей русской старины. Я случайно подслушал на вологодской улице одного гида, который утверждал, что Вологда — один из трех городов России, где сохранилось более 70 зданий, чей возраст превышает сто лет.

И действительно, на многочисленных, порой диковинно извилистых улицах старого города, примыкающих к его Кремлю, можно увидеть целые ансамбли таких зданий — деревянных, сплошь двухэтажных с характерным крыльцом, которое венчает не обычная крыша, а как бы верхнее крыльцо-балкон в таком же кружеве резьбы. А перед домом — тот самый резной палисад, который воспели когда-то «Песняры». Этот палисад — ноу-хау вологодских плотников. Они догадались кромочной резьбой оживить самый обыкновенный дощатый забор, превратив его в мозаику деревянного кружева.

Наконец, древняя Вологда — это Кремль и Софийский собор, построенные по прямому указанию Ивана Грозного, который всерьез намеревался перенести сюда свою столицу. Если бы не камень «из ноги ангела», упавший с высоты собора и покалечивший царскую ступню, еще не известно — была ли бы Москва сегодня столицей России. Но царь Иван счел эту случайность дурным знаком и отказался от идеи переноса столицы. Варлам Шаламов вспоминал, что эта дыра под куполом древнего храма, обезобразившая фреску с изображением ангела, притягивала его взгляд и волновала воображение, когда мальчишкой он присутствовал на службах своего отца — соборного священника Тихона Шаламова — впоследствии одного из активных сторонников раскольнического церковного движения «обновленцев».

О «второй» — так называемой этнографической Вологде я могу сказать лишь словами того же В. Шаламова, который писал о современном ему вологодском народе так: «Стяжательство вологодских крестьян имело свои особенности. На вологодском рынке всегда продавалось молоко первосортное. Разрушен мир или нет — на жирности молока это не отражалось. Торговки никогда не доливали молоко водой, что крайне удивляло театрального гастролера Бориса Сергеевича Глаголина. Привыкший ко всему петербургский желудок знаменитого русского актера испытывал неуверенность в честной, христолюбивой Вологде».

К сожалению, в современном городе уже не услышишь местного окающего выговора. Хотя памятник букве «О» в Вологде есть. Есть там и кованая лавка с надписью славянской вязью на спинке: «Посидим поокаем». Окающую речь с повышающей интонацией мне довелось услышать лишь один раз в автобусе при возвращении из Кирилло-Белозерского монастыря. Рейсовые автобусы делают очень много остановок по пути следования и сажают местных жителей, что, видимо, свидетельствует о населённости вологодской глубинки. Так вот, на одной такой остановке сзади меня села женщина и произнесла, общаясь с кем-то по телефону, совершено банальную, но неподражаемо музыкальную в ее исполнении окающую фразу: «Потом позвонишь? Ладно?». Впрочем, вполне возможно, что и это не совсем вологодский выговор. Шаламов, например, утверждает, что в Вологде было не оканье как таковое, а нечто особенное — вологжане произносили безударные слоги с буквой «О» как нечто среднее между «О» и «У». Если так и было, то теперь и следа не осталось.

К современным особенностям «второй» Вологды можно, пожалуй, отнести характерные черты вологодских лиц: пепельная блондинистость в сочетании с мягкой заостренностью нижней части лица и подчеркнуто прямыми носами с пазухами «уточкой» — резкий контраст с аморфностью лиц орловских. Подобный тип лица еще заметнее во владимирской толпе. Но ведь именно оттуда, из Владимиро-Суздальской земли пришли на берега рек Вологды и Сухоны русские беженцы после «Батыева разорения», как, впрочем, и из Киева, Чернигова и других мест.

Молодежь в современной Вологде разговаривает тоже как-то особенно. Эти интонации непривычны орловскому уху. Однако трудно сказать — отголосок ли это местного диалекта или только некий молодежный сленг? Во всяком случае, молодые вологжане не «окают» и не «укают».

Поистине, уникален список знаменитых уроженцев Вологды и области. Поэт К. Батюшков, предшественник Пушкина; советские писатели В. Белов и В. Тендряков; космонавт П. Беляев; выдающийся русский ученый-физиолог Н. Введенский; братья Верещагины — художник и маслодел; русский писатель и журналист В. Гиляровский; землепроходцы С. Дежнев и Е. Хабаров; советский авиаконструктор С. Ильюшин, создатель знаменитого штурмовика Ил-2; основатель форта «Росс» И. Кусков; создатель первого в мире самолета А. Можайский; советский маршал И. Конев; основоположник мировой социологии и теории конвергенции Питирим Сорокин, изгнанный из России в революционные годы; летчики-герои войны, знаменитые спортсмены и композиторы — длинный список имен и талантов.

Ну и, наконец, «третья» Вологда, о которой тот же Шаламов в одном из своих стихотворений сказал так: «Кода-то очень ссыльная…». А в его автобиографической повести подчеркнуто: «Много столетий этот город — место ссылки или кандальный транзит для многих деятелей Сопротивления — от Аввакума до Савинкова, от Сильвестра до Бердяева, от дочери фельдмаршала Шереметьева до Марии Ульяновой, от Надеждина до Лаврова, от Германа Лопатина до Луначарского. Нет в русском освободительном движении сколько-нибудь значительного деятеля, который не побывал бы в Вологде хотя бы три месяца, не регистрировался в полицейском участке… Вот этот классический круговорот русского освободительного движения — Петербург — тюрьма — Вологда — заграница, Петербург — тюрьма — Вологда — и создал за несколько веков особенный климат города, и нравственный, и культурный. Требование к личной жизни, к личному поведению были в Вологде выше, чем в любом другом русском городе».

И есть в современной Вологде удивительный дом — бревенчатый двухэтажный особняк на улице Марии Ульяновой, бывшей Золотушной набережной, где разместился музей, который так и называется — «Вологодская ссылка». Его экспозиция вмещает в себя сведения обо всех политических ссыльных Вологды. Но еще интересен это дом тем, что в 1911—1912 годах здесь снимал дешевый угол за печкой Иосиф Джугашвили. На Вологодчине он побывал не по своей воле дважды. Сначала на севере губернии (теперь это Архангельская область), потом, после побега — в самой Вологде. Квартиру на окраине города в доходном доме на берегу речушки Золотуха ссыльный выбрал себе сам. Почему именно здесь? Скорее всего, потому что было очень дешево — 75 копеек в сутки.

В 1937 году здесь был открыт музей И. Сталина. Благодаря этому событию старый невзрачный дом и уцелел. Сегодня в музее с нескрываемой завистью рассказывают о том, что в период с 1937 по 1953 год ежедневно музей посещало в среднем по 2500 посетителей. Сегодня — по 250. Был и такой случай недавно — некий студент пытался поджечь дом-музей — именно потому, что на нем до сих пор висит мемориальная табличка, напоминающая о Сталине и его вологодской ссылке.

Но в музее теперь рассказывают не только о Сталине. Здесь можно услышать, например, не менее интересный рассказ о вологодском периоде жизни еще одного видного советского деятеля сталинской эпохи — В. Молотова. И в отчетах вологодского охранного отделения значилось, что этот ссыльный вел себя весьма примерно — часто посещал библиотеку, учился, играл на мандолине в струнном любительском оркестре в городском саду и в синематографе.

Все ссыльные остро нуждались в средствах на жизнь и искали подработку. Молотов нашел таковую в оркестре. Сталин вел аскетический образ жизни и довольствовался 11 рублями месячных «кормовых», которые жаловало ссыльным государство. Еще 40 рублей в год полагалось ссыльному на одежду.
А вот про Марию Ульянову в музее вам расскажут, что она жила в вологодской ссылке с матерью очень не бедно: снимала двухкомнатную квартиру в центре города за 30 рублей. Держала прислугу. Для сравнения — учитель вологодской гимназии получал — 36 руб. в месяц. Эти комнаты и этот дом в бывшей усадьбе купца Самарина можно увидеть и сегодня. Нам с женой очень понравилось: не по-современному уютно и комфортно. При создании музея «Вологда на рубеже веков», когда из купеческого дома выселили, наконец, коммуналку (это было еще в советское время), реставраторы докопались до обоев времен ссылки Ульяновой. И по этим ветхим образцам на местной вологодской обойной фабрике сделали точно такие же — бумажные, но очень качественные, с удивительно тонким сочетанием цвета и рисунка. Ими и обклеили стены в бывших комнатах Ульяновой — теперь уже музейных.

Сталин бежал из Вологодской губернии очень просто — взял и уехал в Петербург. Ссылка — не тюрьма. Но нужно отдать должное охранному отделению того времени. Их было всего двадцать три жандармских служащих — три офицера и двадцать нижних чинов на всю обширную губернию, в состав которой входили даже некоторые районы нынешней Архангельской области. Но «наружка» не упустила уезжающего без разрешения «Кавказца» — под такой кличкой Джугашвили значился в документах охранного отделения Вологды. Его «вели» вплоть до столицы, где «передали» петербургским коллегам, и в нужный момент, отследив все связи, беглеца арестовали и вернули в Вологодскую губернию. Причем, заметьте — без всякого ужесточения условий наказания. Позже разрешили жить в Вологде.

И хотя Шаламов пишет об особом нравственном влиянии ссыльных на вологодскую общественность, но в музее вам приведут и другие нелицеприятные факты из жизни так называемых колоний ссыльных, в которые они сами объединялись из-за нищеты. Далеко не все из этих людей были образованными и воспитанным интеллигентами, и поэтому в Вологде частенько отмечались случаи хулиганства ссыльных, сопровождающиеся битьем стекол в домах и даже воровством.

Картина вологодских впечатлений была бы неполной, если не сказать о том, что именно здесь, в этом краю русского Севера в конце 19 столетия зародилась отечественная промышленная маслопереработка. После отмены крепостного права вологодские крестьяне активно занялись производством сливочного масла. На промышленную основу это дело поставил один обрусевший голландец и брат известного художника-баталиста В. Верещагина — Н. Верещагин. Его называют автором технологии вологодского масла, которым Россия в начале 20 века в буквальном смысле завалила Европу. Некоторые исследователи даже утверждают, что первенствующее на европейских рынках швейцарское масло было всего лишь перекупленным и переименованным маслом с Вологодчины.

Ну и, конечно, Вологда — это край кружевоплетения. При содействии местных властей в современной Вологде организованы курсы для желающих научиться этому старинному промыслу. И многие вологодские женщины, как нам рассказали, зарабатывают домашним производством кружева, сдавая его на реализацию в местные магазины. Есть в Володе и «Губернаторский колледж народных промыслов» — центр профессионального и дополнительного образования по художественному кружевоплетению.

Что же касается промышленной Вологды, которую мы, используя шаламовский подход, могли бы назвать «четвертой» Вологдой, то тут все грустно. Недавно закрылся льнокомбинат. А работающая обойная фабрика — это уже далекое прошлое города. На ладан дышит вологодский оптико-механический завод. Едва сводит концы с концами местный «Дормаш». Но не сдается молокозавод. И вологодское молоко — обычное и сгущённое на вкус лучше даже белорусского. В городке Сокол вроде бы держатся деревообрабатывающий и целлюлозно-бумажный комбинаты. А в Великом Устюге пока еще не зачахло старинное местное ювелирное производство — завод черненого серебра «Северная Чернь». И если вы любите изделия из этого металла, поезжайте в Вологду: цены на столовое серебро в фирменном магазине «Северной Черни» удивительно низкие.

Вот такая она — разнообразная, многослойная Вологда. «Цветущая сложность» вековой России в этом городе и крае до сих пор чувствуется, несмотря ни на какие ветры перемен. Но ветры эти дуют и постепенно выдувают русский дух. Это тоже, к сожалению, ощущается в Вологде. Но пока она есть — Вологда — «душа русского Севера». Дай Бог, и останется — вместе со всей Россией.

Андрей Грядунов.