640-й километр от Москвы, 2 километра от Прохоровки. Обширное поле простирается за горизонт от железной дороги до реки Псёл на 14 километров и на 17 километров вдоль автострады.
Один высокопоставленный начальник на экскурсии в тех местах заметил: «Я был на войне всего один день — 12 июля сорок третьего. Здесь, под Прохоровкой. Но о войне знаю всё. Вон, видишь, лощина: по ней текла кровь — и наша, и их».

Бывший корреспондент ТАСС Олег Константинович Сизов, фронтовой разведчик, посетил Прохоровку в 1945 году, сразу же после окончания войны. Был поражен — шел по гильзам.
Утром 5 июля 1943 года 4-я немецкая танковая армия, в составе которой действовали отборные дивизии СС «Райх», «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова», а также моторизованная дивизия «Великая Германия», двинулись на штурм полосы обороны Воронежского фронта, прикрывавшей пути к Курску, нанося основной удар на Обоянь. Несмотря на героическое сопротивление советских войск, к 9 июля фашисты продвинулись вглубь нашей обороны на 35 километров, но взять Обоянь так и не смогли. Тогда они предприняли попытку обойти город с востока и продолжить наступление на Курск.

Из резерва Ставки на новое направление были выдвинуты 5-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-лейтенанта П. А. Ротмистрова и 5-я гвардейская общевойсковая армия под командованием нашего земляка родом из крупного села Никольское Свердловского района А. С. Жадова. Они вместе с тремя армиями Воронежского фронта (1-й танковой, 6-й и 7-й гвардейскими) должны были не только сдержать, но и разгромить наступающего противника.
12 июля в окрестностях мало кому известной станции Прохоровка разгорелось величайшее танковое сражение Второй мировой войны.

На следующий день, 13 июля, бывший председатель Прохоровского райисполкома Игнат Николаевич Ефименко привел на поле местных женщин. Здесь нечего было делать тогда серпу. На поле тогда собирали партийные и комсомольские билеты. «Знаешь, что такое чувал? — спрашивал этот старый коммунист на страницах центральной партийной газеты «Правда» журналиста Виктора Белоусова спустя 40 лет после побоища. — Чувал не просто мешок. Это очень большой мех. Так вот…Пять чувалов собрали окровавленных, избитых пулями и осколками. И причем, когда мы собрали все эти документы, трудно было их переписать. Прямо скажу — их не узнаешь. Я их тогда в полит­отдел сдал. Один к одному. Вот об это фашист лоб и расшиб. А уже потом — о броню и прочее».

С нескрываемым волнением, будто всё это было только вчера, дополнила рассказ ветерана на съёмках документального кинофильма «Поле под Прохоровкой» в 1983 году 57-летняя Ольга Никифоровна Король: «Как только кончился бой, вернулись мы, собирая и прикапывая этих солдат. Лежали они в разных позах. И каждого солдата мы оплакивали. И молодые были, и старые (плачет). Если были при них документы, забирали: было такое указание, чтобы собрать, и отослать их в область. Я сдала и написала, что в этом узелке было у меня 120 военных документов…»

«Утром 12 июля,— вспоминает ветеран 29-го танкового корпуса, полковник в отставке, Герой Советского Союза Григорий Иванович Пэнэжко, — наши танки развёрнутым фронтом встали там, где к тому времени обозначился передний край обороны. Мы ждали. Стояли «тридцатьчетвёрки», тяжёлые «КВ» и мощные самоходные орудия. Эту технику армия получила с уральских заводов.

До подхода вражеских машин нас атаковали фашистские самолеты. Негде было укрыться. Рядом проходила только узкая полоска лесонасаждений вдоль железной дороги. Да и она простреливалась насквозь. Танкисты стали маневрировать по полю, чтобы сберечь машины под бомбовыми ударами.
В 8.30 начальник радиостанции младший техник-лейтенант В. П. Константинов передал в эфир команду, продублированную всеми радиостанциями соединений: «Сталь! Сталь! Сталь!». Это был условный сигнал к атаке, и советская танковая лавина пришла в движение. А навстречу ей, от края до края огромного поля, до самого горизонта, шли вражеские «тигры», «пантеры», «фердинанды». Две стальные брони друг против друга. Всего 1200 танков.

Мы увидели в полутора километрах от нас лавину танков. В знойный полдень наступили сумерки, поэтому пришлось воевать с открытыми люками, стреляя без прицелов по направлению пушечного ствола. По приказу командования на полной скорости двинулись вперёд. На огромном поле перемешались наши и вражеские машины. Видишь крест на броне — и бьёшь по нему. И в тебя бьют.

От выстрелов в упор сворачивало башни, скручивало орудия. Бой длился один день, а воспоминаний хватит на всю жизнь. В памяти остались тяжёлые картины. От выстрелов в бензобаки танки мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне. Раненый, обессилевший, он так и не смог выбраться. Так и погиб. Не было никого рядом, чтобы помочь ему. Мы потеряли ощущение времени, не чувствуя ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление — пока жив, бей врага. Наши танкисты, выбравшиеся из разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били из пистолетов, схватываясь в рукопашной. Помню капитана, который забрался на башню подбитого «тигра» и в каком-то исступлении бил автоматом по люку, чтобы выкурить оттуда гитлеровцев».

Герой Советского Союза Анатолий Григорьевич Ачкасов: «Он горит, и ты горишь. Выскочили из машины: на тебе языки пламени, и он в пламени. И — к ручью, кто кого перегонит. Плюхнулись в воду, обернулись друг к другу лицом. И сцепились тут же, в ручье».

Но даже в этом аду наши солдаты проявляли милосердие. Об одном из таких эпизодов рассказал тюменец А. Нежданов, бывший стрелок-автоматчик 17-го стрелкового полка 6-ой гвардейской воздушно-десантной дивизии: «На войне у пехотинца срок службы недолгий: если не убьют, то ранят обязательно. Я считаю, что родился в рубашке. С февраля 1943 года воевал в пехоте и дожил до дня Победы. Правда, выбывал из строя по ранению. Первый раз ранило сразу же, как попал на фронт в район боёв под Харьковом. А после госпиталя мне довелось участвовать в боях на Курской дуге. Включили меня в группу прорыва. Это когда немцы с наступлением выдохлись, а наши предприняли контр­удар под Прохоровкой.

Нас посадили на танки, и мы успешно преодолели передовые линии врага. Дальше уже пошли как матушка-пехота, по родимой земле. Предстала перед глазами картина, которую не забыть вовек. Ржаное поле было сожжено дотла. Повсюду стояли остовы подбитых, сгоревших, искорёженных взрывами танков, наших и противника. Мы подошли к глубокому оврагу, по которому проходила линия укрепления немцев. В том овраге под нестерпимо палящим солнцем лежали вповалку сотни вражеских солдат, убитых, а также раненых, но которые не могли двигаться. На немецком языке неслись мольбы о помощи. От этой жути, видать, не у одного нашего солдата дрогнуло сердце. Кое-кто стал поспешно отстёгивать фляжки с водой. В овраг кинулись санинструкторы. Я свою фляжку тоже отстегнул».

… Е. В. Шкурдалов: «И вновь утро 12 июля отчётливо встаёт передо мной. С сигналом атаки наши танки рванули из балки, расположенной севернее совхоза «Комсомолец». Рядом с нами продвигалась 1-я рота старшего лейтенанта Шурупова. В бою, точно помню, подбил 2 танка, раздавил артиллерийскую батарею, а потом и сам попал на прицел. Мы выскочили из посадки, что идёт вдоль железной дороги, на бугорок — надо было разглядеть, что находится впереди. И вдруг какой-то голос шепчет мне: «Посмотри направо! Глянул в перископ, и увидел целящийся в меня «фердинанд». Едва успел крикнуть: «Назад!», и в ту же секунду оглушил страшной силы удар.

Будто молния внутрь влетела. Второй вражеский снаряд только чиркнул слегка по броне. Я потерял сознание. А когда пришёл в себя, вначале не понял, почему в танке светло. Снаряд пробил броню, снеся голову радисту. Казённая часть пушки раздавила заряжающего. Механик-водитель старший сержант узбек Худаберген Досниязов, которому перебило предплечье, окровавленными руками всё-таки вывел, включив заднюю передачу, на полном ходу танк в лесопосадку. У нас заклинило пушку, не работала радиостанция. Голова раскалывалась от боли, из носа и ушей текла кровь. На помощь нам по полю неслась «тридцатьчетвёрка» славного комбата Ефрема Григорьевича Гарибяна, расстрелявшая в упор «фердинанд». Умел он беречь людей, любили и мы его. На все приказы свыше неизменно отмечал с кавказским акцентом: «Будем посмотреть». Е. Г. Гарибян не дожил до Победы — погиб при форсировании Днепра.

Из воспоминаний Д. С. Кречетова: «На следующий день после сражения командование подразделения, зная, что моя машина на ходу, хотя и без башни, дало мне 7 человек солдат с ломиками, чтобы эвакуировать подбитые и сгоревшие танки. Я не испытывал такого страха и волнения, участвуя в боях, какое пришлось испытать, выполняя это задание. Ломиком вскрывали танковые люки, и поражались страшному зрелищу, видя сгоревшие трупы своих боевых товарищей. В каждом танке их было 4—5 человек. И горький комок подступал к горлу, и душили слёзы».

Если Вам, уважаемый читатель, доведётся побывать в этих местах, обязательно посетите легендарное танковое поле, и до самой земли свято поклонитесь ему и его героям.

Владимир Антохин.