Как выживает малый бизнес в провинциальной России

Личная стратегия выживания граждан в отсутствии внятной антикризисной политики заключается в одном — терпеть, потуже затянув ремни. Для малого бизнеса, практически полностью зависимого от покупательского спроса, этот ремень оказывается удавкой.
Специальный корреспондент «Новых Известий» Людмила Бутузова поговорила с людьми, занимающимися малым бизнесом в Орле, о том, как они выживают в последние годы и что их ждет «после кризиса».

«Налетайте! Я капитулирую…»

Анна, 50 лет, владелица магазина модной одежды:
— Все, завтра будет готова растяжка «Ликвидация магазина», повешу над входом, как белый флаг, и объявлю миру о своей капитуляции. Сначала так и хотела написать — «капитуляция», это точнее. Не хочу и никогда бы не стала добровольно ликвидировать дело, которому отдано 23 года жизни, но меня к этому принуждает родное государство. Я не могу больше бороться, устала быть «тварью дрожащей», зависеть от любого чиха, от бесконечно меняющихся правил игры, от санкций и контрсанкций, от дефолтов и кризисов, из которых я выползала как побитая собака и заново восстанавливала бизнес.

Бесит, что люди этого не понимают или не хотят понимать. У многих причинно-следственные связи отсутствуют напрочь. Приходит покупательница, не старая еще женщина, работает в культуре: «Ой, какая хорошая кофточка! А почему она стоит так дорого?» — «Потому что санкции, доллар вырос. Кофточка импорт­ная.» — «Всегда знала, что Обама сволочь, задрал нам цены!» Приходит другая, тоже не из простых: «Что-то у вас товару маловато, новинок нет. Я, правда, только посмотреть зашла… Муж без зарплаты, нам тоже урезали на 30 процентов. А у вас-то почему плохо? Вы же сами себе хозяева». Попробуй ей втолкуй, что у нас плохо именно потому, что они ничего не покупают.

С оборотными средствами туго уже давно, с кризиса 2008 года. Народу в магазине становилось все меньше и меньше. Но, как сказал еще в 2014-м мой президент, то, что вам казалось черной полосой, на самом деле — белая. Но президенту не до тонкостей. А в моем деле тонкости оказались очень важны: я — микробизнес. У меня годовой оборот — 5 миллионов рублей. Это мелочь. Прак­тически работа ради работы. Если мы и упаковались — квартира, машина, дача, два магазина по 60 кв. м в собственности, теннис для младшего сына и хорошее образование для старшей дочери — то это за счет прибыли в «тучные» просветы, да из-за вечного провинциального страха, что дальше будет еще хуже и надо не жить сейчас, а хоть как-то обезопасить себя на будущее.

С осени 2014-го стало совсем плохо, оборотных средств не хватало катастрофически. Мы работаем давно, знаем каждого покупателя и всю его подноготную: когда в семье зарплата, когда пенсия, что привезти к выпускному или к свадьбе. А тут как отрезало… Начались увольнения, сокращения зарплат. У нас районная администрация одевалась, даже они бегут мимо: «Извини, Аня, не до нарядов, на еду не хватает». Ну если уж этим не хватает, что говорить про обычных покупателей! Они со своей зарплатой в 14 тысяч и с пенсией в 10 первым делом перешли в режим экономичного потребления. Теперь, в основном, отовариваются в магазинах, где «всё по 45» — от трусов до консервов.

Тропа к ним не зарастает, чего не скажешь о других торговых точках, где продажи за последние два года упали более чем вдвое. Положение в скором будущем вряд ли улучшится. Если в целом по стране, судя по недавнему опросу ВЦИОМ, 76% покупателей планируют экономить на покупке одежды и еще 60% рассчитывают сократить расходы на обувь, то в депрессивном Орле население это уже сделало. Даже в предновогодние недели, которые традиционно обеспечивали торговле бум продаж, все частные лавочки ушли в минус.

В начале этого года более 200 владельцев магазинов и небольших кафе подали заявления в налоговые инспекции о сворачивании своей деятельности, уволили персонал. «Выжившие» сократили продавцов вдвое, а то и совсем, стоят за прилавком сами. Я тоже закрыла один из двух своих магазинов. Вернее, сдала в аренду, чтобы иметь хоть какие-то деньги на жизнь и наполнить товаром другой. Теперь у меня изобилие!

Но оно не приносит радости ни покупателям, ни мне. Сейчас вложения в товар — это выброшенные на ветер деньги. Малый бизнес в провинции, структура которого на 90% ориентирована на торговлю и услуги, идет ко дну. Мы уже утонули, попытка рассказать все, как есть, — это последнее «буль-буль».

Что значит наш исход для 300-тысячного Орла? Потерю как минимум 2 тысяч рабочих мест, реальное сокращение налогов в областной бюджет, который и без того сверстан на этот год с дефицитом в 2 млрд. рублей. Погашать долги правительство собирается традиционным и единственно известным ему способом — новыми кредитами.

Населению этот способ уже не доступен. На сегодняшний день орловцы должны банкам почти по 500000 рублей на каждого заемщика. Треть кредитов просрочена, чуть не каждый новый берется для того, чтобы погасить долги по старому. Банки-благодетели, еще недавно зазывавшие клиентов и раздававшие им деньги, не очень-то заморачиваясь платежеспособностью заемщика и уж тем более экономическими прогнозами в регионе, теперь для орловцев первые враги. Впрочем, костерят всех. Бывших работодателей, которые месяцами не отдают зарплату. Суды завалены исками. Региональные власти, которые ничего не сделали, чтобы остановить вал банкротств промышленных предприятий, хотя многие завалились не вчера, а еще 15—20 лет назад. Но как бы только сегодня наступает прозрение, что за 20 лет в Орле практически не создано новых рабочих мест, а мизерный процент безработицы, указываемый в отчетах, на поверку оказывается блефом.

Вот так вот все взимосвязано, все сплелось в один узел… Как выпутываться? Этот вопрос не под силу малому бизнесу. Наше место было и осталось у параши, чтобы не пели уважаемые власти и как бы не заигрывали с «опорой России». Лично я капитулирую. Закрываюсь от всего и от всех.

Система пожирает себя

Игорь Платонов, 41 год, глава компании «Окна-Холидей»:
— За 15 лет, которые я занимаюсь услугами на рынке недвижимости, о помощи малому бизнесу я только слышал. Никто нас, малых предпринимателей, не собирал и не рассказывал о наших возможностях и правах, ни одного прямо направленного действия власти на облегчение бремени или поддержку. Тем смешней, что сейчас, когда фирмы одна за другой разоряются и закрываются, нас стали приглашать и воспитывать. Типа того, что их «удивляет инертность людей, нежелание сопротивляться, что-то делать». Дескать, мы сидим и плачем: пожалейте нас, мы несчастные, брошенные, а надо выбираться из кризиса, помогать стране и родной Орловщине. Совещание в департаменте строительства, приглашены все, кто завязан на строительстве и рынке жилья — отделочники, грузоперевозчики, производители оконных блоков, риэлторы… Все на рынке не первый год, то есть в курсе, что наши беды исключительно из-за того, что за последнее время в городе практически прекратилось новое строительство, ввод жилья ежегодно падает на 18-20% к предыдущему. Кризис! Регион в глубокой депрессии, показатели хуже только в Ивановской области, а мордой по столу возят не «авторов» этого коллапса, а тех, кто к нему не причастен.

Ладно, к тому, что наверху не представляют реальной жизни в стране, мы уже привыкли. Можно даже посмеяться, когда второе лицо в государстве советует учителям уходить в бизнес, если их не устраивает зарплата в школе. Но когда на региональном уровне малому бизнесу предлагают изображать «белку в колесе», чтобы создать видимость оживления экономики, то это уже полный звиздец. Лично я такой совет получил — «наращивать объемы, работать впрок, у вас же не скоропортящийся продукт». Наша фирма занимается изготовлением балконных рам и внутренней отделкой балконов. Застройщики не заключают с нами договоров, чтобы не удорожалась цена квартир. Но по парт­нерскому соглашению с ними, накануне сдачи дома мы заходили и за свой счет отделывали один из балконов. Для новоселов это служило визитной карточкой фирмы и образцом, как будет выглядеть фасад, если он оформлен в едином стиле. Как правило, люди на это шли, на год-полтора фирма имела гарантированную работу. Сейчас этого нет, десятки новостроек в Орле находятся на уровне котлована или чуть выше. Когда они будут закончены и сданы, и уж тем более, каких размеров у них буду балконы — один Бог знает. А мы, значит, согласно антикризисному плану, должны изображать бурную деятельность — сохранять рабочие места (за чей счет, интересно?), клепать рамы, чтобы потом их выбросить. Дешевле — законсервировать производство и уйти с рынка, как это уже сделали большинство наших конкурентов. Моя фирма сократилась на две трети (с 30 до 10 человек).

Жизнедеятельность поддерживаем за счет разовых заказов — поменять окно на кухне, застеклить балкон. Бегаем по индивидуальным застройщикам в частном секторе. До кризиса там объемы строительства увеличивались от месяца к месяцу, сейчас даже не падение, а обвал. У населения просто нет денег на продолжение начатого или на старт нового. Какой вывод? Мы приходим к тому, что система пожирает саму себя, рано или поздно она схлопнется.

Подскользнулись на тарелке

Алла, 47 лет, в недавнем прошлом хозяйка кафе, сейчас — индивидуальный предприниматель:
— Честно говоря, кризиса 2014 года я совсем не испугалась. В конце концов, он не первый в нашей жизни, да и общепит — не та сфера, что рушится в первую очередь. При любом потрясении люди начинают экономить, выбирают более дешевое и сытное, но ведь едят же! У меня была небольшая «Пирожковая» в отдаленном микрорайоне. Не забегаловка, куда заскочил, проглотил подогретый полуфабрикат, запил минералкой и, кроме изжоги, не получил никакого удовольствия, а уютное, культурное местечко. Никаких полуфабрикатов! Пироги, пончики пекли сами, что называется, на глазах у посетителей. Можно было брать на вынос, часто работали под заказ. В основном для бюджетников, на их скромные посиделки. Нам доверяли, и это было очень приятно. Рентабельность — максимум 13-15 %, не шикарно, но вполне себе были на плаву, на кухне держали одного-двух работников.

Кредитов не брали, их никто и не дает микробизнесу. Банку нужен залог. А что такие, как мы, могут предложить? Пакет пирожков? Помещение 40 кв. м — в аренде, оборудование старое, машина записана не на фирму, а на мужа — значит, рассчитывать не на что, только на потребительский кредит под грабительские 27%. Нам это не подходит.

Вообще, я считаю, надеяться на государство надо меньше всего. Не мешают, не лезут, не указывают — и на том спасибо, а уж все остальное — сами, своими силами. Во всяком случае, у нас было так. Муж занимался поставкой продуктов и всей инфраструктурой, я была и за повара, и за официантку, и за посудомойку, и за уборщицу. Зарплату не получали, в корпоративах не участвовали, навороченных иномарок и прочих атрибутов красивой жизни у нас не было. Наверное, тем кто жил на широкую ногу, в кризис стало тяжелее. А мы надумали расширяться.

Всегда мечтали, чтобы у нас было полноценное кафе, чтобы к нам приходили семьями, отдыхали. И чтобы в меню обязательно была какая-то изюминка, которой нет ни у кого другого. Мечту осуществили в конце 2013 года. Хороший был год — тихий, стабильный. Кто знал, что пройдет совсем немного времени, и политика снесет все это к чертовой матери. Но тогда… Тогда продали родительскую квартиру, на эти деньги взяли в аренду и оборудовали еще одно помещение рядом с «Пирожковой». Открылись 13 декабря. У нас все важные события приходятся на это число — поженились, дочка родилась, и фишку для кафе мы придумали такую же — «сырную тарелку» с 13 ломтиками лучшего французского, швейцарского, итальянского, немецкого сыра.

Блажь, наверное, но просто хотелось, чтобы люди попробовали вкус настоящего продукта, а не куска пластилина, который распространен в провинции. «Тарелка» подавалась на каждый стол, как презент от хозяев. Если честно, она увеличивала счет на 3—5%, но это было незаметно, потому что цены на основные блюда у нас практически не росли. С чего, собственно, их задирать? Продукты почти все местные, с наступлением контрсанкций активизировались фермеры, занялись зеленью, стали держать птицу, появилось много отечественного мяса. Оно, надо сказать, хуже импорт­ного, но хотя бы есть, и по приемлемым ценам.

Так вот о сыре. Мы многих приучили к качественному продукту, в том числе и проверяющих, и полицию, и пожарных, которые любят покушать на халяву. В досанкционные времена проблем не было: едешь на базу, набираешь несколько головок, хватает надолго. Когда импортный сыр запретили, у нас оставался запас, ломтики стали тоньше, но от своей фишки мы не отказались. Потом прикупали по чуть-чуть — всегда есть каналы, благодаря которым можно обойти запреты. Под Новый год у нас гуляла районная администрция. Нарезку не успевали подносить. Все довольны.

На следующий день там же, в администрации, совещание по импортозамещению. Состав тот же. И вот «тамада» обращается ко мне: «Алла Геннадьевна, говорят, вы торгуете запрещенными продуктами, игнорируете постановление правительства. У нас свои фермеры делают прекрасный сыр. Советуем вам поддержать отечественного производителя».

Я как-то сразу поняла, что это конец. Слухи-то ходили: в одном магазине нашли запрещенные продукты, все вывезли, выкатили штраф, после которого они уже не смогли открыться, другие погорели на турецких помидорах, еще кто-то на перце… Делать нечего, поехала искать этих орловских сыропроизводителей. Дали пять адресов, четверо уже не работают, наигрались. Действующий — один, сидит на кухне и бодяжит в кастрюле «моцареллу» — шарики из творога пополам с мукой. «А чё? Нормальный продукт! Ты попробуй». Купила у него литровую банку этой бурды и в свою администрацию: «Вот вам свое, родимое! Угощайтесь!» Не надо, наверное, было дразнить…

Через неделю мы закрылись. Не выдержало наше кафе проверок Роспотребнадзора, Росэпиднадзора, пожарных, электриков, налоговой, народной дружины и масок-шоу. Воду отключили, свет обрезали, договор аренды расторгли, сыр конфисковали. Была мысль подать в суд, муж сказал: «Замахаемся доказывать, что мы не верблюды, а козлы про себя и так все знают. Надо жить дальше».

В общем, среди очевидных минусов можно выделить кое-какие плюсы. Во-первых, потеряв бизнес в не самое подходящее для этого время, мы, в отличие от многих братьев по несчастью, не опустили руки, не тратили время на проклятья, а сразу стали искать нишу, в которой можно и реализоваться, и заработать. Во-вторых, подкожный жирок, который образовался благодаря кафе, и не был растрачен на разные благоглупости, послужил нам стартовым капиталом для нового дела. Теперь у меня есть прилавок 2 м на 60 см в стеклянном павильоне на центральном рынке. Торгую конфетами 40 российских фабрик, никаких «Роше», Белоруссия — и та под подозрением. И в третьих. Я не думаю, что та ж**а, в которой оказалась российская экономика вообще, и малый бизнес в частности, — это навсегда. Что-то должно произойти: либо козлов разгонят, либо сыр реабилитируют. Как только это случится, я вернусь туда, откуда меня выдавили.

Что ищет он в краю далёком?

Максим Карпов, 49 лет, бывший совладелец магазина спорттоваров, безработный:
— Осенью 2014 года, когда доллар начал выделывать кульбиты, уже дураку стало ясно, что торговле хана. Наш бизнес практически полностью завязан на импорт: кроссовки, костюмы, спортивное оборудование — все из-за границы, в России ничего этого не производят, возили из Турции, из Польши. При цене доллара 30 рублей это было выгодно и нам, и не накладно покупателям. Когда доллар стал 60—70 рублей, в магазин просто перестали приходить. Партнер предложил продать все барахло оптом, по ценам 2012 года, нашел, вроде бы, каких-то покупателей с Кавказа. Большую часть скинули им практически даром, остатки, в основном, тренажеры, развезли по своим гаражам. Вот так я стал безработным со всеми прелестями этого существования в провинции, где работы нет вообще, за вакансию охранника с зарплатой 8000 рублей бьются по пятнадцать претендентов. Идти в извоз? У нас в городе на каждого жителя чуть ли не два такси, да и машины у меня уже не было, продал ее, чтобы рассчитаться за аренду магазина, заплатить продавцам и налоги.

Денег нет, дома бесконечные скандалы. Я жену понимаю: она хоть и работала закройщицей на 12 тысяч, но привыкла к другому, мы все-таки жили повыше среднего — покупали все, что хотели, в отпуск — в Европу, пять тысяч на концерт — пустяки! А теперь надо экономить. Мне самому эта экономия поперек горла, четыре миллиона, доставшиеся за проданный товар, потихоньку таяли, впереди никакого просвета. Так все достало!

Еще эти разговоры… Фейсбук откроешь — «Надо валить!» Друзья по бизнесу твердят то же самое: «Перспектив в стране нет, надо уезжать». Один вспоминает какого-то Генку, который «сидел в палатке слева от меня», потом махнул в Европу и процветает. Другой ставит в пример «Зою с Пассажа», которая вошла в долю к турецкому партнеру и теперь они дружно работают на некую французскую фирму. Все это пахло подозрительно, но когда ты в тупике, хватаешься за любую соломинку.

Короче, летом 2015-го голова моя сама повернулась в сторону Стамбула. Куда еще? Там, вроде, все знаешь, виза не нужна, русский язык как второй государственный. Не пропаду! Таких отчаянных в Орле набралось человек семь. Похоже на эпидемию в замкнутой среде: один чихнул, и другие заразились. Чем будем заниматься в «эмиграции», представления не было. После десяти-пятнадцати лет торговли инженеры и учителя из нас — никакие. Стройплощадки и другая черная работа отметались без обсуждения — мы же не гастарбайтеры какие-нибудь. Значит, попробуем торговать, уж это-то, нам казалось, мы умеем.
Самое легкое — снять квартиру. Свободных за 100—200 долларов в месяц полно. Возле заправок, неподалеку от мусорного завода или базара. Турки эти квартиры обходят стороной, считается, что жить здесь может только бесперспективный человек.

Открыть фирму тоже не проблема: в муниципалитете указываешь свою фамилию и адрес, по которому открываешься, — через неделю выдают лицензию. Приятно удивило, что платить не надо. Мы по старой привычке рассовали деньги по всем карманам — это чиновникам, это пожарникам, электрикам, охране труда, полиции, налоговой… Никто не берет! Они вообще не заходят и не контролируют, что и в каких условиях ты делаешь. Хоть атомную бомбу клепай в подвале! Сначала нам это нравилось, но потом я стал сомневаться.

На «фирмах» черт знает что творится, клопы и тараканы — самое безобидное, духота, теснота. Мы с другом сидели в клетушке под лестницей, без света, на трех квадратных метрах, забитых чужим шмотьем. Мы его «облагораживали» блестками или аппликациями, чтобы скрыть дефекты, продавали и имели за это свой процент. Каморка — единственное, что удалось арендовать «под магазин» у Саида, бывшего партнера по бизнесу. В Лалели свободных площадей нет. Во всяком случае, иностранцу их там не найти — турки, как и все торгаши, не любят конкурентов. Саид, конечно, добрый, но он основательно поколебал наше впечатление о Турции как о стране без поборов. Мы платили ему за все — за хорошее к себе отношение, за обещание когда-нибудь подключить нам электричество, за то, что пару раз в неделю отгонял от входа толпу «топтунов». «Топтунам» платил кто-то другой, чтобы покупатели не имели возможности спуститься в наш магазин. Товар залеживался не то что неделями, бывало, и за две не продавалось ни одной вещи. Последние полгода, пока не завязали с торговлей, мы вообще жили на то, что нам присылали из дома.

Саша Липницкий, имевший в Орле собственный магазин и продавший его ради новой жизни в Стамбуле, за два года проел все, сейчас работает грузчиком в трех точках, по ночам пьет. Возвращаться некуда, жена вышла замуж, четырехлетний сын, выросший без отца, называет папой другого человека.

Игорь и Наташа Огрызковы открывали турбюро, пытались во­зить челноков по достопримечательным местам города. Прогорели. После марш-броска по магазинам «туристов» тянет спать, а не восхищаться древностью. Потом турки сбили наш самолет, соотечественников в Стамбуле и вовсе не стало. Ребята горбатятся на сборе овощей. Я тоже попробовал это занятие. Непривычно для человека, ничего тяжелей барсетки раньше не поднимавшего, но на еду и квартиру хватает.

Зачем вернулся? Сам не знаю. Насмотрелся российского телевидения — говорят, в стране перемены, экономика оттолкнулась от дна. Решил проверить…

Людмила Бутузова.
«Новые известия».
2 декабря 2016 г.