Познакомился я на святках с одним очень интересным персонажем. Из «свежих» людей. Он, видите ли, в нашем городе недавно объявился, хотя и родом отсюда. Но успел побывать в разных Палестинах. И, между прочим, последнее время жил в Европе. К таким людям у нас интерес особый. И вправду, мой новый знакомый не разочаровал: он прямо-таки способен поразить суждением.

— Город узнать нельзя, — говорит он о нашей губернской столице, — похорошел, обстроился, а либерализм так и ходит волнами, как море; страшно даже, как бы он всего не захлестнул, как бы им люди не захлестнулись. «Государь в столице, а на дрожках ездят писаря, в фуражках ходят офицеры».
Это выражение такое старинное, с намеком.

— У дверей ресторанов столики выставили… Ума помрачение, что за вольности, — делится впечатлениями мой новый знакомый. И остановиться не может.

— Посетил, — говорит, — старого товарища, офицера — ныне директором департамента служит. Живет таким барином, что даже независтливый человек, пожалуй, позавидовал бы. Верно, говорю, хорошее жалование получаете? Нет, какое же, отвечает, жалование! У нас оклады небольшие. Я дальше и расспрашивать не стал; верно, думаю, братец ты мой, взятки берешь, и, встретясь с другим знакомым, выразил ему на этот счет подозрение; но знакомый только яростно расхохотался. Да, у нас оклады небольшие, отвечает, но кроме добавочных и прибавочных дают и на дачу, и на поездку за границу, и на воспитание детей; да в прошедшем году дочь выдавал замуж — выдали на дочь, и на похороны отца. Зачем же брать взятки? Да их и не дадут. Отчего не дадут? Да у нас нынче своею службой почти никто не занимается, говорит, мы все нынче завалены сторонними занятиями; каждый сидит в двадцати комитетах по разным вопросам, а тут благотворительствовать… Мы ведь нынче все благотворим… И жены наши все этим заняты, и ни нам некогда служить, ни женам нашим некогда хозяйничать.

Я на это только руками развел по орловской привычке:
— А ведь от этих господ ждут соображений, как улучшить жизнь народа!

И тут мой новый знакомый опять меня удивил:
— Да, — соглашается, — требуют соображений: как бы соорудить народу епанчу из тришкиного кафтана? Портные по поводу такой шутки говорят: «Что если это выправить, да переправить, да аршин шесть прибавить, то выйдет и епанча на плеча».

— Эх, — замечает в сердцах мой новый знакомый, — пора все эти гуманные принципы педагогии прочь, а завести школы спартанские, с бойлом. И вы увидите, что мы, наконец, создадим тип новых людей — тип, желая достичь которого, наши ученые от него только удаляются. Доказательство налицо: теперь все, что моложе сорока лет, уже все скверно, все размягчено и распарено теплым слоем гуманного обращения, таким людишкам нужны выгоды буржуазной жизни, и они на своих ребрах кола не переломят; а без этого ничего не будет.

После таких афоризмов, признаюсь, меня уже не удивила даже история про то, как мой новый знакомец чуть не попал в советники к губернатору. Его один школьный приятель порекомендовал.

— Мое, говорит, тебе опытное благословение, — рассказывает мой новый знакомый, — если хочешь быть нынешнему начальству прелюбезен и делу полезнее, не прилагай ни к чему великого рачения, потому хотя этим у нас и хвастаются, что будто способных людей ищут, но все это вздор, — нашему начальству способные люди тягостны.

Тем не менее, моего нового знакомого этот школьный приятель представил властям как следует.

— Я тебя восхвалил, как сваха. Способнейший, говорю, человек и при этом учен, много начитан, жил за границею и (извини меня) преестественная, говорю, шельма! Так и вскочили: подавай, говорят, нам сейчас этого способного человека!

Одним словом встреча с губернатором состоялась. И у моего нового знакомого от этого свидания остались очень яркие впечатления. Настолько, что монолог губернатора он чуть ли не слово в слово мне пересказал. Ну, или почти слово в слово…

— Ах, как все вы, господа, даже самые гуманнейшие, в сущности злы и нетерпимы! — говорил губернатор под влиянием минуты. — Ну, ну сделал бедный человек что-нибудь для того, чтобы воспользоваться положением дел… Ну, ну, что вам от того, очень жарко или холодно? Ничуть не бывало: вокруг все обстоит благополучно. И ничто не волнуется, кроме собственной вашей нетерпимости. Удивительно, как это у нас повсюду развился талант подуськивать!

Пожалуйста, загляните только в газеты… Что это такое? Разве это печать, которая всегда вертится вокруг да около. Нет, я старовер, потому что я знал лучшее время, когда все это только разворачивалось; то было благородное время, когда в Петербурге… и молодежь… и я, и моя жена… я был начальником отделения, а она была дочь директора… но мы все, все были вместе: ни чинов, ни споров, а все заодно. И вдруг из Москвы пускают интригу, развивают ее, находят в Петербурге пособников, и вот, когда меня послали сюда, на эту должность, я уже ничего не мог сгруппировать в Петербурге.

Я хотел там хорошенько обставиться и приехать сюда с своими готовыми людьми, но, понимаете, этого уже нельзя было сделать, потому что все на себя печати наложили: тот абсолютист, тот конституционалист, этот радикал… и каждый хочет, чтобы я держал его сторону… Да что это за вздор такой, господа? К чему, позвольте мне узнать, я стану держать чью-нибудь сторону? Кто я и что я, это дело моей совести и должно оставаться моею тайной… И наконец, я в настоящую минут убежден, что в наше время возможно одно направление — христианское, но не поповско-христианское с запахом конопляного масла и ладана, а высокохристианское, как я его понимаю… Мир, мир, мир, и на все стороны мир — вот что должно быть нашей задачей в данную минут. Извините, бросая мыли, я увлекаюсь. Но вы это оформите помягче.

— Я только поглядел на этого мечтателя… — вспоминает мой новый знакомый, — нет, думаю, сам брат, сам оформливай, что набросал.

…Фамилию этого губернатора я не знаю. А у моего нового знакомого много имен. И познакомился я с ними со всеми на страницах произведений Николая Семеновича Лескова.

А вы что подумали?

Пересказывал А. Грядунов.