«В последнее время я всё чаще ловлю себя на желании быть русским». Пишу в кавычках, потому что моё глубоко личное ощущение сформулировал за меня писатель Юрий Поляков. Есть у него и продолжение этой мысли-желания, которое тоже воспринимается как нечто своё, наболевшее: «А кто, собственно, вам мешает быть русским?» — строго спросит читатель, чуждый племенной романтики. Верно: по умолчанию слыть и быть русским мне никто не мешает. А во всеуслышание? Пожалуй, тоже не препятствуют, но и не поощряют. Помогает ли мне кто-нибудь быть русским? Вот уж точно — не помогает. А разве должны? По-моему, даже обязаны: чем меньше в стране будет граждан, ощущающих себя русскими, тем больше вероятность того, что Российская Федерация разделит судьбу Советского Союза».

Тут ключевые слова — «не помогает». У нас, в Орле, по моим ощущениям, точно — никто не помогает. В нашем городе, например, свободно разговаривают на матерном языке. Не ругаются, а именно — разговаривают, не чураясь смысла похабных, отнюдь не русских слов. Хотя каких-то 20—30 лет назад публичная матерщина и в Орле была вне морали.

А еще наш город массово и без ограничений балдеет (или как вариант — не морщится) от так называемой клубной музыки, в которой нет не только ничего национального, но даже и музыкального. В Орле одеваются непонятно как, едят, как в Японии или на Кавказе. И хотя центральные улицы города еще украшают здания с чертами национальной архитектуры, их все заметнее теснят и заслоняют чуждые русскому глазу «высотки». Они не вписываются в местный ландшафт, как того требует русская традиция, а грубо подавляют его, «покоряя природу». И этот список на тему «не помогают» можно было бы продолжить.

Но я начал разговор для того, чтобы объяснить дальнейшее. А дальше мне бы хотелось поделиться с читателями «Орловской искры» своими впечатлениями от поездки по той части нашей страны, которую историки называют Владимирской Русью, откуда, собственно, и началось Московское царство, великая Россия.

Отпросившись на недельку у редактора, вместе со своей семьей я отправился в путь. Не просто потому, что хотелось отдохнуть и развеяться. Подсознательно тут движущей силой было то, что, наверное, имел в виду Н. В. Гоголь, когда советовал друзьям «проездиться по России». Одним словом, мы поехали в поисках русскости. Или, как говорят ученые — в поисках утраченной идентичности.

Конечной целью нашего путешествия был г. Плёс, что вот уже больше 600 лет стоит на волжских «горах», между Костромой и Кинешмой. Но начали мы маршрут с Сергиева Посада, с его знаменитой Лавры.

В древнем Троицком соборе, где покоится сам игумен земли русской Сергий Радонежский, ощущаешь себя русским вполне — стены помогают! В местном музее мы увидели картину какого-то художника 19 века, на которой изображен священник, читающий молитвы у раки с мощами святого Сергия — всё то, что мы каких-то два часа назад видели сами вживую. Это ли не связующая нить, протянутая сквозь века и поколения и скрепляющая их в единый народ? А что такое народ? Это сообщество людей, дорожащих своими святынями.

…Ещё утро. Людей в соборе немного. Вот молодой отец с притихшим ребенком на руках. А вот благообразный, такой несовременный старик с окладистой бородой. На лавке у стены сидя спит под успокаивающее пение хора уставшая паломница. Она у себя дома. Это так поражает китайских туристов, что некоторые из них пытаются заглянуть спящей в лицо. А другие их соплеменники, завороженно озираясь по сторонам, пытаются креститься по-русски. И над всем этим священник у раки, словно перешагнувший через столетия…

За стенами Лавры вроде всё как у нас. Те же автомобили, та же слегка вульгаризированная молодежь с зубодробительной музыкой в рюкзаках. Но в местном городском сквере у пруда вдруг возникает перед вами памятник Петру и Февронии Муромским. А вот две старинные приходские церквушки, рядом с которыми крупный стенд рассказывает всю историю этого городского уголка. И даже когда в вокзальном кафе скучающая продавщица вдруг начинает ругать «жирных попов», якобы взвинтивших цены в лаврских заведениях общепита, это не сбивает с волны, тем более, что та же продавщица, выплеснув «праведный гнев», тут же советует посетить какой-то местный приходской храм, где служат «настоящие батюшки», у которых и цены, и качество выпечки на должном уровне. Кстати, за всё время нашего путешествия мы видели оживленную торговлю именно русским пирогами, а не кавказско-азиатской выпечкой, как в Орле. И пироги были что надо!

Из Сергиева Посада мы уезжаем вечером на проходящем поезде Москва—Вологда. И через час выходим на станции Ростов.

Это город контрастов. Советская власть начала здесь промышленное и сопутствующее жилищное строительство только в начале семидесятых. До той поры лишь развивалось и использовалось то, что досталось в наследство от дореволюционных промышленников и купечества. Несколько поколений ростовчан работали на прядильной фабрике, которая считалась крупным предприятием еще до революции. А городская поликлиника до сих пор расположена в купеческом особняке на улице Ленина. Массовая и безликая архитектура 70-х, равно как и бездарные советские памятники 80-х, прямо скажем, не красят город. А близкое соседство двух руинированных зданий — старинной церкви и какого-то советского сооружения общественного назначения с мозаикой на фасаде — вообще повергают в уныние, потому что уж слишком символично…

Но есть в Ростове место, которое помогает преодолеть кризис национальной идентичности. Это Ростовский кремль. Он стоит на берегу ещё более древнего озера Неро свыше 300 лет. А главному здешнему храму, Успенскому собору, — более 400! И вот ведь что примечательно: в 18 столетии и эта национальная скрепа начала разрушаться. Как только город лишился епископской кафедры и епархиальный центр переместился в Ярославль, Ростовский кремль — резиденция местных епископов — оказался никому не нужным. Но интересно другое. Спасли уникальный памятник истории и культуры в начале 20 века простые люди. Один из них взял на себя бремя организационных усилий, другие помогли деньгами, и кремль стал музеем. Советская власть всерьез озаботилась этими сооружениями как исторической и национальной ценностью только после разрушительного смерча 1953 года. Тогда-то и начались реставрационные работы, продолжавшиеся с перерывами до наших дней. Музеем же федерального значения Ростовский кремль стал только в 90-е годы.

Очень похожая история произошла и в Переславле Залесском, куда мы съездили на денек из Ростова. Как известно, недалеко от этого городка, на берегу Плещеева озера юный Петр Первый строил свой потешный флот. С тех пор здешние места называют колыбелью российского флота. Так вот, музей на поросшем лесом холме недалеко от озерного берега, там, где когда-то жил Петр со своими потешными, возник в первой половине 19 века. Тогда дворянство Владимирской губернии вскладчину выкупило эти земли у своего же собрата-помещика, собрало еще денег — и был создан музей с экспонатами в нескольких интересных в архитектурном отношении постройках. Весь этот комплекс потом был безвозмездно передан в казну под государственное покровительство.
Да, это сделали богатые люди, более того — крепостники. Но кто из нынешних богачей способен на такое?

Переезжая из Ростова в Кострому, мы на несколько часов задержались в Ярославле. Одна из главных его достопримечательностей — это музейный комплекс в бывшем Спасо-Преображенском монастыре. Именно здесь Мусин-Пушкин нашёл знаменитое «Слово о полку Игореве». Экспозиция, посвященная этой теме, полна драматических страниц. Ведь этот подлинный список «Слова» сгорел в московском пожаре 1812 года. А уникальная усадьба самого Мусина-Пушкина стерта с лица русской земли: в конце 30-х годов при строительстве ГЭС все её строения, включая заводы и фермы, были взорваны и затоплены месте с городом Молога. Национальное прошлое состоит не из одних побед, и об этом тоже следует помнить.

Память об утратах русских святынь жива и в Костроме. В историческом центре города недалеко от просторной и самобытной площади Ивана Сусанина сейчас полным ходом идёт восстановление храмового комплекса бывшего Костромского кремля. Он был разрушен в 1934 году. Говорят, что и памятник Ивану Сусанину в ближайшем будущем будет восстановлен в том виде, каким он был до революции. Правда, непонятно, что будет со знаменитым постаментом, на котором вот уже больше 80 лет стоит монументальный Ленин? Дело в том, что создатель первого в мире социалистического государства в Костроме стоит на «чужом» пьедестале. Он строился под скульптурный комплекс, посвященный 300-летию Дома Романовых. Завершить начатое помешала Первая мировая война. Так и получилось, что Ленин занимает царский постамент прямо напротив возрождаемого храма. Парадоксы истории. Но ведь большое видится не только на расстоянии, но и в контрасте.

Вот и в Ипатьевском монастыре ищущему русском взору предстает нечто удивительное. На внутренней стороне монастырских ворот, на входе в эту «колыбель Дома Романовых», висит мемориальная доска с портретом маршала Советского Союза Василевского. Он, оказывается, в свое время окончил Костромскую духовную семинарию, располагавшуюся на территории монастыря.

Если в Кострому в 18—19 веках приезжали английские купцы закупать парусину, то в Плёсе и его окрестностях вплоть до революции процветали ювелирное производство, жаккардовый, строчевышивальный промыслы. Этот последний получил широкое промышленное развитие в советское время: в Ивановской области работало восемь таких фабрик. А ювелирное производство, развитое в этих местах с домонгольских времен, теперь сосредоточено в соседнем поселке Красном. Там работает процветающий и поныне ювелирный завод.

До революции в окрестностях Плёса работало четыре полотняных мануфактуры и два химических предприятия. Левитан в конце 19 века открыл это место для русских живописцев и сам прославился пейзажами, написанным по этюдам Плёса.

К началу 20 века городок стал дачным местом. Сдают их здесь и теперь. Частный капитал, вкладываемый в строительство так называемых гостевых домов на склонах плесских «гор», заметно преобразил старинный город. Старые ветхие постройки скупаются и перестраиваются в той же архитектурной стилистике. Деревянные дома на каменных подклетях с затейливой ростовской и костромской резьбой, с владимирскими «мезонинчиками» на крышах смотрятся нарядно и самобытно. Хотя и теряют в подлинности. Её теперь можно увидеть, разве что, в советских фильмах, снятых в Плёсе.

Бывший советский Дом отдыха текстильщиков стоит в запустении. А на Соборной горе, где ещё сохранился старинный, 1699 года постройки, Успенский собор и где в 1410 году сын Дмит­рия Донского Василий Первый поставил крепость, все открытые солнцу поляны зарастают борщевиком. И, похоже, с ним некому бороться. Частный капитал вроде бы наглядно демонстрирует, что он способен благоустроить русские города. Но, к сожалению, делает он это избирательно — в границах своих коммерческих интересов. Перешагнуть эти межи и принести общественную пользу нынешний частный капитал пока не торопится. То ли не так уж богат, то ли ему не хватает того самого русского духа, который был у знаменитых Третьякова, Мамонтова, Морозова и менее знаменитого, но приснопамятного в Плёсе промышленника Горбунова…

Мы возвращались домой через Иваново, откуда четыре часа езды на «Ласточке» до столицы. Возвращались со смешанными чувствами. В этом краю древние города — это действительно золотое кольцо русской исторической памяти, но оно явно требует очистки от различных наслоений. В этих местах на самом деле острее чувствуешь себя русским или, как минимум, начинаешь сожалеть об утрате идентичности. Но и этот эпицентр русскости остаётся частью большой неухоженной страны…
Может быть, нам нужно время, чтобы привести в порядок нашу русскую планету. Но есть ли оно у нас?

Андрей Грядунов.