– А где тут живет Леонид Алексеевич?

— Это который коров держит?

Услышать такое в деревне, в самой что ни на есть глубинке, где-то между Новосилем и Шатилово, в центральной усадьбе бывшего колхоза-миллионера — это согласитесь, удивительно. Неужели содержание коров в личном подсобном хозяйстве и впрямь стало для орловской деревни чем-то из ряда вон выходящим, отличительной чертой, характеристикой, опознавательным знаком? Потом, когда мы уже осматривали подворье Леонида Алексеевича, он рассказал нам, что первую телку ему выделил еще тот самый колхоз — в счет будущей зарплаты.

Впрочем, в те годы, в середине 90-х, колхозное хозяйство уже сыпалось на глазах. Леониду, которому тогда еще не было тридцати, его жене Галине и двум их малолетним сыновьям предстояло начинать жизнь с начала, без колхоза, рассчитывая только на себя.

Сам он, наш гостеприимный хозяин, родом из Белоруссии, из-под Бреста. Жена — из Тамбовской области. Как они говорят сейчас, на Орловщину их привела бесприютность: старший сын подрастал, в люльке качался младший, а своего жилья все не было. Начавшаяся эпоха безвременья не оставляла на этот счет никаких перспектив.

Дорогу в орловский колхоз Леонид уже знал: бывал тут на заработках — строил для оставшихся колхозников дома и заработал «КАМАЗ» зерна, которого так не хватало в начале 90-х в Белоруссии. Через несколько лет тут, на Орловщине, и решили осесть.

— Мне один из руководителей этого хозяйства сказал: мол, не лезь сюда — это болото, — с усмешкой вспоминает Леонид Алексеевич.

А они остались. Им предложили несколько недостроенных домов: выбирай любой — все равно жить здесь уже никто не будет. Он и выбрал. На приволье, как любил — на самом краю деревни, разбросанной по обе стороны небольшой речушки.

Пока обживались, достраивали дом, Леонид работал везде, где только можно было найти заработок.
— Поначалу у нас даже кроватей не было, не то что техники, — вспоминает сегодня Леонид Алексеевич.

Но выкупленную у колхоза телку он не спешил «сдать на мясо». Скоро в его хозяйстве было уже две телки.

— Мы с женой хотели было лук выращивать. И вроде выгодно получалось. Но это сезонный товар: вырастил и продал. А дальше что?

Он никуда не собирался уходить с этой земли. Стремился, как сам говорит теперь, укорениться.

А потому пошел проторенным, дедовским, крестьянским путем, о котором теперь ученые люди говорят примерно так: «Занятость, а значит и жизнь на селе обеспечивает только животноводство».

— Сколько же нужно держать коров, чтобы семья с двумя-тремя детьми могла зарабатывать на жизнь? — спрашиваю Леонида Алексеевича.

— Пять-шесть.

Они с женой начали продавать молоко и молочную продукцию, когда у них было две дойные коровы. Леонид Алексеевич тогда еще не пренебрегал сезонными заработками: летом строил дачи москвичам, хлынувшим в обезлюдевшую орловскую глубинку.

Теперь у него девять дойных кров, а вместе с молодняком и быками получается стадо в 20 голов.
Один коровник построил сам, два других, колхозных, ветшающих по соседству, выкупил у спекулянтов.

— Когда колхоз мне их предлагал взять, денег не было, — с сожалением рассказывает Леонид Алексеевич.

А вот у перекупщиков-спекулянтов они появились как-то сразу, как только начала рушиться советская экономика.

Нет, он не жалуется. Не по-здешнему жизнерадостный, открытый человек, Леонид Алексеевич не загибает пальцы, перечисляя все трудности, с которыми пришлось столкнуться. Есть у него и два стареньких трактора, и гектары земли, где он сам выращивает корма для своего стада, есть комбайн, который они используют вдвоем с соседом.

Но вот в наш разговор вторгается неожиданный гость. Без лишних слов он отдает моему собеседнику что-то, завернутое в промасленную ветошь. Оказывается, это подшипник. И по этому поводу Леонид Алексеевич слегка «заводится».

— Вот купили. И не знаю, выдержит ли хотя бы один сезон. Резина на тракторах летит клочьями уже через год. Когда такое было? А покрышки марки «Белшина» уже не достать. Куда подевались?
Зарубкой в памяти осталась история покупки доильного аппарата. Было это несколько лет назад. Совершенно случайно, из разговоров узнал он, что вроде бы существует областная программа, позволяющая владельцам трех и более коров получить такой аппарат бесплатно.

Был тот разговор весной. Но в районной администрации хозяина нескольких дойных кров не поняли: «Какая программа?»

Ну, нет, так нет. Пожал плечами да вернулся к хозяйству. Но поздней осенью опять же от знакомых из соседних районов услышал, что уже они получили по два аппарата за счет государства. Пока добрался до областного управления сельского хозяйства, еще прошло время. А там и говорят: мол, что же вы раньше заявку не подали, программа уже закрывается! Выход тогда, правда, нашли: Леонид Алексеевич купил аппарат «за свои», а через некоторое время ему эти затраты компенсировали. Но зарубка в памяти осталась: почему нет свободного доступа к информации о госпрограммах поддержки крестьянских хозяйства? Кто виноват — районное начальство, исполнители, областное руководство?

Что там варится в кабинетах областного правительства? Чтобы все отследить и во всем разобраться, нужно по полдня за компьютером сидеть, официальные сайты изучать. Несовместимо это с крестьянским трудом в личном подсобном хозяйстве — вот ведь какая нестыковочка. А о более доступных формах информирования, похоже, уже никто не думает. «Все на сайте!» — как говорят студентам в вузах, любознательным гражданам и журналистам. Получается, — крестьянам тоже. Может, лучше как-нибудь ближе к земле?

Это вообще интересный вопрос: где они пролегают — эти границы взаимного сотрудничества между государством и семейно-трудовыми крестьянскими хозяйствами? В каких сферах оно жизненно необходимо, а где, может быть, госопека и излишня? Но, кажется, именно эти вопросы за последние тридцать лет всерьез так и не проработаны. Было много красивых слов о фермерстве, о малом и среднем бизнесе. А на деле?

Леонид Алексеевич смотрит в корень:

— Сбыт — вот главная проб­лема!

Ему отчасти удалось ее решить. Молоко продает в жилых кварталах Верховья и Хомутово, немного — в собственной деревне. Покупатели в назначенный час выстраиваются в очередь, ожидая приезда Леонида Алексеевича. И так уже в течение многих лет. Возит партиями по 25—40 банок два раза в неделю. Но продавать молоко, скажем, в Орле ему не по силам. А ведь молока в его хозяйстве много.

— 25—30 литров в день от каждой коровы,— говорит Галина Федоровна. — В день я перерабатываю 120—150 литров.

Это значит, что в обычном крестьянском доме Леонида Алексеевича и Галины Федоровны налажено производство масла, творога, сметаны и даже сыров и йогуртов. Правда, сепаратор, который они используют, не выдерживает переработки такого большого количества молока. Его приходится часто менять. А это лишние затраты. Продукция переработки находит сбыт, опять же, только у индивидуальных покупателей — тут же, в окрестностях и в соседних райцентрах. Но все это — лишние хлопоты, мешающие основному производству.

— На рынке мне стоять некогда, — говорит Леонид Алексеевич.

А сдавать молоко на молокозаводы значит работать себе в убыток:

— Для молокозаводов молоко скупает частник-перекупщик и платит по 14 рублей за литр — подводит черту Леонид Алексеевич.

Он продает молоко по 50 рублей за литр. Не дороже, не дешевле. Его знакомая москвичка, не так давно «выбравшая деревню на жительство», завела одну корову и пытается продавать молоко по 200 рублей за банку, как в Орле на ярмарке. И продать зачастую не может. А у Леонида Алексеевич «неликвид» — одна-две банки в худшем случае. Да и то не пропадает — идет на корм телятам. Масло он продаёт по 600 рублей, а не по 800, как другие. И опять же — в выигрыше.

Но чтобы реализовать непереработанную часть сырого молока, его нужно как-то сохранить от прокисания. Пришлось обзавестись холодильными камерами на 250—360 литров. А это тоже затраты.
Спасением для таких семейных хозяйств могла бы стать сбытовая кооперация. Да чтобы все скупщики и продавцы были наняты самими крестьянами, членами такого вот кооператива. Но за тридцать лет реформ в Орловской области не возникло ни одного подобного объединения фермерских и личных подсобных хозяйств.

Хотя в истории России есть примеры успешного опыта работы таких кооперативных объединений. Одним из крупнейших, например, был Союз сибирских маслодельных артелей, созданный А. Балакшиным в 1907 году. Этот кооператив объединил под своим крылом производство, переработку и сбыт сибирского масла под известной маркой «Белый лебедь». А идеи П. Кропоткина? В современном мире (но не в России) они стали основанием для мощного и широкого движения так называемого местного развития, по-английски — «комьюнити девелопмент». Под этим термином понимается развитие территорий силами проживающих на ней людей. Суть идеи заключается в том, что основой экономического развития и успеха является взаимопомощь, то, что позже назвали кооперативным поведением.

Весь 20 век экономисты бились на этом поле, спорили, ломали копья. В конце столетия за исследование Кропоткинских идей кооперативного поведения стали давать Нобелевские премии. Но, увы, наших соотечественников среди лауреатов нет. Хотя даже в двадцатые годы прошлого столетия, в период НЭПа, в советской России работало огромное количество сельскохозяйственных кооперативов. Было и научное основание для развития этого дела, разработанное А. Чаяновым. Но все кончилось уже в начале 30-х годах.

Кооперативное движение — теория и практика — у нас остались лишь невеселой приметой эпохи Горбачева и позднего СССР, пародией на движение.

— Как вы думаете, вытеснят вас крупные животноводческие комплексы?

— Со временем вытеснят обязательно, — суровеет Леонид Алексеевич. — Нам не дадут развиваться. Ведь им списать любые убытки — ничего не стоит. А для нас — это гибель.

— Меня никто не вытеснит, — неожиданно и с некоторым, как показалось мне, вызовом не поддержала на этот раз мужа Галина Федоровна.

И, вы знаете, мне очень захотелось ей поверить.

Но сыновья ее давно живут и работают в больших городах. И захотят ли они когда-нибудь унаследовать и приумножить хозяйство своих родителей — большой вопрос даже для самих Леонида Алексеевича и его супруги. Младшая дочь перешла в 9 класс. Наверняка захочет учиться дальше, получить высшее образование. Захочет ли она, как ее родители, каждый день вставать в 5—6 утра, кормить скотину, доить, потом снова доить, пропалывать, убирать? И так круглый год без выходных и отпусков.

Кажется, всё развитие страны и нашего общества против таких тружеников, как наши новые знакомые. О концентрации производства и рабочей силы как необходимом и чуть ли не единственном условии экономического процветания говорят представители всех политических партий. Но никто не задумывается почему-то, что массовое наемничество — это обратная сторона безраздельного господства крупных предприятий. Невольник — не богомольник, а наемник, какие бы распрекрасные условия труда ему ни создали наниматели, он не творец. При работе по найму отчужденность от результатов труда всегда неизбежна.

Есть и еще один важный момент. Массовое наемничество — это благоприятное условие для тотального подчинения большинства меньшинству — мечте эксплуататоров всех мастей, и частных, и государственных. Массу экономически независимых самостоятельных людей подчинить куда сложнее. 16 миллионов семейных крестьянских хозяйств так и не позволили западному «развитому капитализму» в полной мере развернутся в России в конце 19-го — начале 20 столетий. Это исторический факт. А советской власти потребовалось, мягко говоря, немало усилий и времени, чтобы эти 16 миллионов хозяйств превратить в 240 тысяч крупных колхозов и совхозов. Да и здоровый микроклимат в стране — то, что называют общественной нравственностью — достигается только осознанным поведением большинства, обусловленным исключительно свободным выбором. Добродетель не может быть принудительной.

В стране демографические проблемы? Но ведь многодетность — это важное сопутствующее условие развития именно семейно-трудовых крестьянских хозяйств. Много детей в семье — вот вам и взаимозаменяемость в процессе труда. Вот вам и выходные, и отпуска. Вот вам — и сбережение, и приумножение народа.

Более ста лет тому назад стяжательные, но свободолюбивые и многодетные вологодские крестьянки, как вспоминал писатель В. Шаламов, свое молоко, выво­зимое на продажу, никогда не разбавляли водой. Вот и покупатели продукции Леонида Алексеевича отзываются о ней как о чем-то особенном «со вкусом детства». Может ли похвастаться таким качеством даже самый передовой животноводческий комплекс? Сколько их было в советское время, а я, например, коренной горожанин, никакого «вкуса» что-то не припомню — только разговоры старших о том, что сметану «опять разбавили», а молоко снова, «как вода». Зато тот самый вкус хорошо помнят дети и внуки колхозников, которые держали коров в своем личном подсобном хозяйстве.

Андрей Грядунов.