Настоятель орловского Троице-Васильевского храма о. Сергий Крючков известен как священник, духовно окормляющий местных «сидельцев» — заключенных орловского следственного изолятора, Шаховской и Нарышкинской колоний. Сам характер его служения, особенности паствы и начавшийся Великий пост определили и тему нашей беседы: покаяние и искупление, роль того и другого в деле исправления преступника, что по большому счету должно являться главной заботой всей системы исполнения наказания.

— Есть такая точка зрения, что в православном христианстве покаянием подменяется искупление греха. Иными словами, у нас прощают, но не наказывают, у нас люди приносят покаяние втайне под епитрахилью священника, но не несут ответственности за проступки. И возникает вопрос как соблазн: так, может, и впрямь православие «не та» религия, потому что не требует от человека ответственности здесь и сейчас, решительного отказа от дурных поступков, а готова отпускать грехи до бесконечности? Что вам подсказывает ваш опыт общения с заключенными? Что на них влияет сильнее в смысле перевоспитания — тюремная камера или исповедь?

— Мой тринадцатилетний опыт служения в местах лишения свободы подводит к выводу, что в современном нравственно расшатанном обществе только две системы — тюрьма и армия могут изолировать человека от общественного зла и тем самым в какой-то мере уберечь его от соблазна. На Рождественских чтениях в этом году мне довелось слышать выступление замечательного русского писателя Виктора Николаева. Он пишет книги о судьбах людей, которые совершили тягчайшие преступления. И вот он рассказал такую историю. Поехали журналисты в гости к одному «авторитету». Ему уже 90 лет. Живет он в Сибири, где-то за городом, в своем доме. Живет отшельником. У него нет ни радио, ни телевизора. Гости привезли с собой видео- и аудиомагнитофоны, две кассеты с записями выступления рок-группы «Звери» и скандально известного кинофильма «Сволочи». И предложили хозяину оценить и поделиться своими соображениями по поводу увиденного и услышанного. Старому уголовнику достаточно было трех минут, после чего он сказал примерно следующее: «Вы там, в Москве, передайте, что это не звери, а шакалята. Но своим пением они могут привлечь таких зверей, которые сожрут их самих с потрохами. А сволочи те, кто все это финансирует». По-моему, яркая иллюстрация к тому, что сегодня происходит в нашем обществе. К этому же могу добавить и свои личные впечатления. Когда-то мне пришлось общаться с человеком, приговоренным к смертной казни (это было еще до моратория). Так вот, он много рассказывал мне о своей жизни и много читал из Священного писания. И вычитал в Притчах Соломоновых: «От слов своих оправдаешься, от слов своих осудишься, жизнь и смерть во власти языка». И он вдруг вспомнил и ужаснулся: вся жизнь его с детства, оказывается, сплошная тюремная тематика. Чего человек боится, то он и получит; о чем он думает, к чему обращается как к образу для подражания, то он и постигнет. А посмотрите, что вокруг делается! Какие образы навязываются массовому сознанию! Это же очевидная романтизация зла, страстей и грехов. Вы говорите — ответственность.

Да с кого спрашивать-то? Может быть, в первую очередь с тех, кто создает эти образы? Не избежать миру соблазнов, но горе тому, через кого они приходят в мир. Трудно, очень трудно устоять человеку, не знающему веры и добра, в современном мире. Мой опыт убеждает: пока такой человек в изоляции, пока он лишен свободного проявления, он о чем-то задумывается. Он просит Евангелие, иконы. Просит, чтобы крестик на него надели. Иногда все это только для того, чтобы чудо случилось и срок поменьше дали. Если же «не сработало», то и не надо ему уже ничего. А выйдет на волю — и вовсе обо всем забудет. А откуда ему взяться-то, истинному глубокому покаянию, когда иные в жизни и доброго слова никогда не слышали?

— Значит, все-таки — искупление и насилие? Нужно, чтобы сначала схватили за шиворот, встряхнули, и только потом, может быть, человек задумается над своим поведением? А как же быть тогда со свободой, которой так гордится православие и без которой, по его учению, не может быть исправления и спасения? Ведь покаяние — это испытание свободой. Человеку говорят: ты раскаялся, прощен — иди и больше так не делай. Но, не запертый, не ограниченный в свободе выбора и желаний, он опять творит зло. И получается так: чтобы человек почувствовал благо христианской свободы, его сначала нужно запереть и ограничить его свободу? Парадокс!

— Да, парадокс. Но это только подтверждает истину: «Человек — ложь есть. Часа он не может прожить, чтобы не согрешить». С другой стороны, уже признано во всем мире, что тюрьма не исправляет преступника. Преображает, изменяет человека только покаяние. А что это такое в истинном смысле слова? Покаяние — это изменение сознания! А значит — глубокое внутреннее переживание, самопознание, брань внутренняя, противостояние всем страстям и помыслам. Силуан Афонский говорил об этом так: «Сойди душою в ад и не отчаивайся». Это очень сложно, очень индивидуально, и потому трудно оценивать со стороны. В моей жизни была еще одна встреча с приговоренным к смертной казни. И я всю жизнь будут помнить его покаяние. Представьте себе, на бетонном полу камеры была лужа человеческих слез. Я не преувеличиваю. Видел своими глазами. В обычной мирской жизни, выслушивая исповеди сотен людей, я больше не встречал такого сокрушения. Тот человек был приговорен за убийство. Его не казнили. Отсидев много лет, он вышел на свободу. И сейчас помогает людям.

— Но опять же — не будь он приговорен к смерти, были бы эти слезы? Так что же является побуждающим мотивом к истинному покаянию?

— Это тайна. Часто заключенные мне говорят: если бы меня не посадили, неизвестно, что бы я еще натворил.

— Многие ли из ваших тюремных прихожан оставались добрыми христианами и после освобождения?

— Единицы! Одного, помню, я даже на поруки брал. Рецидивист с 16-летним стажем. Но руки золотые. Он и каменщик, и резчик, и кровельщик, и закройщик. Пока сидел, был кроткий агнец. Священное писание читал запоем. Взял я его в храм. Ремонтно-восстановительные работы у нас идут — будет, думаю, Василию куда руки приложить. Месяц он продержался. Потом исчез. И встретились мы скоро снова с ним в следственном изоляторе. Администрация его стыдит: мол, отец Сергий столько для тебя сделал, как же ты так? А он удивительно так ответил: мы, говорит, с ним характерами не сошлись.

— Сегодня уже пишут даже священники, что церковная исповедь как обряд для большинства прихожан еще не означает процесс духовной работы. Многие из тех, кто считает себя воцерковленными верующими, оказывается, не способны к тому, о чем вы говорите — к покаянию как изменению сознания. Зачем же каяться, если потом все равно живешь и поступаешь по-старому?

— Ну как зачем? Человек очищается. Мы в баню ходим, но потом ведь опять можем в грязь залезть. Чтобы изменить свое сознание, много факторов нужно. Но если не получается избежать грязи, не отказываться же из-за этого от регулярной бани!

— Не потому ли все бандиты — верующие? Убил, ограбил — в «баню» сходил и снова в грязь.

— «И бесы верят, что Бог есть, и трепещут. Но в ад пойдут. Покажите мне дела ваши — и я скажу, какова вера ваша». Тут как-то я был в СИЗО. Захожу в одну камеру, а там кругом на стенах — цитаты евангельские. Спрашиваю: «Брат, ну как же ты сюда попал, такой святой?» А он отвечает: мол, Бог меня сюда определил. Нет, говорю, не Бог тебя толкнул на преступление, это воля твоя свободная. Ответственности с человека за его поступки никто не снимает. Если человек совершил преступление, он должен за это отвечать, потому что совершать или не совершать греховное деяние — это свободный выбор человека. Великое благо, если преступник поймет, что всякое правонарушение — это преступление против совести и что самое страшное наказание — это муки совести.

— Но если только единицы это осознают, тогда какой же смысл видит руководство управления исполнения наказания в отношениях православного священника с заключенными?

— Великое благо, когда священник явится образом отца, который сострадает, поддерживает, укрепляет и главное — показывает ориентиры для дальнейшей жизни. Нельзя на человеке ставить клеймо и презирать его за грех. К таким людям нужно идти навстречу и являть им пример света, радости, милости. И теперь это, к счастью, понимают в УИНе. Пусть немного примеров успеха, пусть только на краткое время в своей жизни заключенные задумываются о своей душе. Но сеять эти семена надо. А в наше время особенно. Вот такое наблюдение, например: если раньше большинство заключенных были люди-умельцы, то сейчас с трудом таких найдешь. Те, кто сидит сегодня, в основном люди, привыкшие к праздности и живущие по принципу: «Бери от жизни все». И очень жестокие. Просто небывалая жестокость, даже среди женщин. Почему так? В наше время происходят глубинные процессы распада человека. Если сейчас спросить этих людей, что такое хорошо и что такое плохо, можно ужаснуться их ответам.

— Но люди эти все-таки идут к алтарю?

— Большинство с недоверием.

— Тем не менее сегодня и в следственном изоляторе, и в колониях — везде открыты храмы. Значит, потребность есть, и заключенные в этих храмах выстаивают службы, участвуют в таинствах. И все это продолжается уже более десяти лет. Почему же результат все еще оставляет желать лучшего?

— У Феофана Затворника есть труд «Великий пост, исповедь, причастие, исправление жизни». В этой книге изложена православная психология. Так вот, Феофан Затворник пишет, что целью поста является исправление жизни. Все остальное — и пост, и молитва, и коленопреклонения, и исповедь — это все упражнения, средства к достижению главной цели. Они не самоцель, но их нужно выполнять, чтобы цели достигнуть.

— Но почему же так много людей сегодня (больше, чем лет 15 назад) эти упражнения выполняют, даже в тюрьмах, а изменить свою жизнь и сознание, не повторять свои ошибки и преступления способны лишь единицы? Как это объясняет Феофан Затворник?

— Много лености и самооправдания. Нужно входить в самого себя, в ад своей души. И кому это удается, там есть изменения к лучшему. Упал — поднимись, проси прощения, примиряйся — и так до последнего вздоха. Изменяет, преображает человека Божественная Благодать. Но чтобы ее стяжать, нужно очень потрудиться. Иногда это быстрее понимают люди, которые ходит по краю бездны, как в случае с бандитами, о которых вы упоминали. Иногда толчком к покаянию и переосмыслению себя может стать глубокое горе. Людям благополучным, привыкшим, скажем так, соблюдать приличия, часто трудно бывает заглянуть в глубины своей души и что-то увидеть там, требующее сокрушения и исправления. У всех по-разному. Важно помнить одно: что самодовольный фарисей не лучше грешного, но кающегося мытаря. Соблюдение неких приличий еще не повод говорить, что покаяние не ведет ни к чему, а улучшению нравов способствует лишь неотвратимость наказания. На самом деле нужно и то, и другое.

Иногда человека нужно сначала остановить, осадить, оградить от него самого, чтобы тем самым создать условия для его забитой, задушенной страстями души, чтобы она свободно сделала правильный выбор в пользу добра. И в этом смысле православие как раз «та» религия: она знает, как это непросто. Если человек только попытается следовать главной заповеди Христа — заповеди любви, то он неизбежно вступит в противоречие и с миром, который во зле лежит, и с самим собой. И это такой крест, который просто не вмещается в узкие рамки обычной морали с ее пониманием искупления и исправления.

Андрей Грядунов.