Ветераны Великой Отечественной — святые воины, как сказал в своих стихах наш земляк, поэт, капитан 1-го ранга А. Н. Горбачев. И с ним следует согласиться. В грозные 40-е абсолютное большинство советских людей встало на защиту Отечества не за ордена и медали, а за честь, свободу и независимость Родины, матерей, жен, сестер и сыновей. Многие не вышли из боев. Тем более важны для нас воспоминания и свидетельства фронтовиков.

Среди них — и рядовые, и генералы. И ни один из авторов не обходит первого боя. Первый бой, первые командиры навсегда остаются в памяти. Да и в устных рассказах о военных годах ветераны непременно вспоминают свои первые фронтовые дни, которые, как правило, были тяжелы и крайне драматичны. Так, например, ветеран Г. Г. Агафоподов, который впоследствии воевал во 2-й Гвардейской танковой армии, вспоминая о войне, говорит, что ничего труднее, чем зима 1941 года под Москвой, в его длинной и нелегкой жизни не было — от тех трудностей хотелось умереть, да и казалось, что ты не живой. После этого даже кровопролитные бои при форсировании Днепра и Вислы были Георгию Георгиевичу не так тяжелы.

Но вот читаю в № 9 «Орловского вестника» за 2008 год воспоминания г-на Цветкова. Так случилось, что я прочел ранее изданные мемуары этого же автора. В газетной публикации он сообщает, что в первом бою наступал на «хорошо укрепленную немцами высоту». В мемуарах же на стр. 187 так описан первый бой: «Мы вышли на позиции к первому бою. Перед нами лежала низина шагов в 200-ти, за нею — кустарники, очевидно, у ручья или речки, текущей на нашем пути. А за кустами — уже немец, ещё молчит, не стреляет, пока далеко. В просветы между кустов виднеется песчаный бруствер линии обороны врага». А где же высота? Вам изменила память? Не верю, г-н Цветков.

В газетном очерке вы утверждаете: «После атаки в живых осталось 8 человек. А мы ни одного немца не убили». А вот воспоминания: «Вокруг уже было много мертвых и корчившихся от ран наших бойцов — от взвода не осталось и половины» (стр. 189). А на стр. 190 вы уточняете, что враг «посчитал, что нас, 20—30 оставшихся в живых, легко уничтожить. Где-то справа была другая группа бойцов с другим сержантом…» Заканчивая описание первого боя, г-н подчеркивает: «Так как в роте осталось меньше трети солдат, то нас полночи куда-то гнали в тыл, ибо весь батальон отвели во второй эшелон».

В очерке вы утверждаете, что «полсотни новобранцев, молодых и необученных, командир-партиец построил и дал приказ». Здесь же — рассуждения о группах солдат, возглавляемых сержантами, в то время как офицеры укрывались в окопах, отрытых денщиками…

Вернемся к глупому словосочетанию «командир-партиец». Практически постановка боевой задачи, судя по воспоминаниям, состоялась на второй или третий день нахождения автора очерка как солдата в подразделении. И вряд ли командир роты (взвода) говорил новобранцам, что он коммунист. Более того, г-н Цветков утверждает, что попал в роту ст. л-та Хмеля в 1020-й стр. полк 269-й стр. дивизии, а через несколько страниц воспоминаний он уточняет, что это был Иван Хмелев, однако пишет: «Комроты Иван Хмель на Брянщине был отчаянным и бесстрашным, своим примером стыдил и поднимал в атаку. И меткий огонь его автомата порой решал исход боя. Все с ликованием встретили приказ о присвоении ему звания Героя». Я обратился к справочнику «Герои Советского Союза» и нашел: «Иван Иванович Хмелев — участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. В 1942 году окончил курсы младших лейтенантов. Командир роты 1020-го стр. полка 269-й стр. дивизии 3-й армии при форсировании Днепра в районе дер. Вищин 20 февраля 1944 года скрытно вывел роту к проволочным заграждениям противника и в конце артподготовки лично возглавил атаку. Деревня была занята, образовался плацдарм, обеспечивший переправу боевой техники по льду. В последующем был смертельно ранен и 21 февраля 1944 года умер. Посмертно удостоен звания Героя Советского Союза». В своих мемуарах вы пишете, что у вас было много боев, особенно неудачных, и много рек, но Днепр есть Днепр. Как же вы забыли эту реку, там ведь стоит памятник вашему командиру?

А знаете, г-н Цветков, когда он стал коммунистом? Напоминаю вам — в 1943 году. Тогда, когда вы пришли к нему в роту солдатом. Всего несколько месяцев был членом партии тов. И. И. Хме-
лев и свой долг коммуниста выполнил, а вы его — грязью… Где? Вернитесь к описанию первого боя. Ведь это он, по вашим словам получается, скрывался в окопе.

Сложно поверить, что вы забыли, как протекал первый ваш бой. Может быть, у вас просто, как бы это помягче выразиться, вообще богатая фантазия? Например, вы рассказываете о контроле за ЧСИР (аббревиатура выделена в воспоминаниях и означает «член семьи изменника Родины», отец был осужден в 1938 году), но при этом, как выясняется, ещё в школе вступаете в комсомол. А с годами — и в коммунистическую партию. Кто вас туда насильно загонял?

А ведь вокруг вас были и настоящие коммунисты, хотя бы на фронте. Это командир роты И. Хмелев, командир батальона А. Молла, командир полка И. Мельников. Если бы сегодня поднять всех погибших в боях Великой Отечественной и дать команду: «Коммунисты, выйти из строя!» — сколько бы вышло из того строя? А ведь у большинства из них партийный стаж был всего несколько месяцев, а порой — только заявления: «Прошу считать меня коммунистом». А ваш партстаж? Десятилетия. А мировоззрение? Обывателя-эклектика… Ошибаюсь? Перечитайте, как вы написали о хирурге Баженове, чьим именем названа улица в г. Ливны. Не верю я вам, г-н Цветков…

P.S. Поднять бы великого нашего земляка, чей профиль вынесен на первую страницу упомянутой газеты, и показать ему её номер за 13 февраля 2008 года — он бы тут же умер от стыда…

В. А. Бобков. г. Ливны.