Обещанная пасхальная премьера состоялась. Фильм Владимира Хотиненко «Поп» вышел на экраны 4 апреля 2010 по всей стране, в том числе и в орловских кинотеатрах. Еще один отечественный фильм на тему православия. На этот раз — о деятельности церкви на оккупированных территориях в годы Великой Отечественной войны. Скользкая тема. Но фильм снят фактически на деньги РПЦ (церковно-научного центра «Православная энциклопедия»), а значит, раскрытие именно этой сложной темы было почему-то очень нужно и важно для Русской православной церкви. Так что же получилось в результате? Какие открытия подарило нам это новое православное кинопроизведение?

Как утверждают сами авторы — режиссер В. Хотиненко и автор одноименного романа А. Сегень (он же — автор сценария), фильм призван был открыть современному зрителю малоизвестные страницы из истории так называемой Псковской православной миссии, действовавшей во время оккупации с 1941-го по 1944 годы на территориях Псковской, части Новгородской, Ленинградской, Великолуцкой и Калининской областей. С согласия оккупантов и по инициативе митрополита Виленского и всей Прибалтики Сергия (Воскресенского) на этих территориях возрождали храмы и церковную жизнь православные священники из числа белоэмигрантов. Но хотя даже фамилия главного героя фильма созвучна фамилии одного из реальных священников миссии (в жизни — Алексей Ионов, в фильме — Александр Ионин), все же «Поп» лишь номинально историчен. Неискушенный зритель, ничего не читавший о Псковской миссии, в общем мало что узнает о ней, посмотрев фильм Хотиненко. На экране разворачивается, скорее, просто история одного из священников, служивших при оккупантах. Но и этого уже достаточно, чтобы поговорить о серьезных проблемах. Так что же получилось?

По призыву митрополита Сергия о. Александр (С. Маковецкий) переезжает со своей женой Алевтиной (Н. Усатова) из родного села в псковскую деревню Закаты. Здесь сходятся пути и других главных героев — еврейской девочки Евы (Е. Арзамасова), которую о. Александр крестил в первый день войны, и вышедшего из окружения местного уроженца Алексея Луготинцева (К. Плетнев). Отцу Александру помогает налаживать приходскую жизнь офицер вермахта — «русский немец» из белоэмигрантов Иван Федорович Фрайгаузен (А. Лобоцкий).

Поп восстанавливает местную церквушку, которая уцелела как здание, но использовалась при Советской власти как клуб. Добровольные помощники о. Александра — вчерашние колхозники, закатинские мужики закрашивают голубой краской картографическое изображение Советского Союза на куполе церкви и срывают портрет Сталина над входом. При этом взорам открывается образ Александра Невского, не стертый, а лишь заслоненный образом вождя, — явный режиссерский намек на временность «богоборческой власти».

С наследием советизма авторы фильма не церемонятся. В их трактовке здесь все предельно ясно: комиссар партизанского отряда — зверюга-дегенерат, который одержим идеей привести в чувство покорившееся немцам местное население, а молодые партизаны — просто недалекие, легкомысленные существа. Они разглядывают из засады знакомую церквушку, где теперь хозяйничает поп, и с ностальгией вспоминают лишь о том, как лихо танцевали когда-то в этом здании кадриль с местными девчонками. Поп для них, как и немцы, — похититель их былого счастья и былой радости.

Авторам фильма явно не хотелось поднимать тему идеологического согласия многих участников Псковской миссии с гитлеровцами. Немало священников из числа белоэмигрантов ненавидели Советскую власть и искренне желали победы германского оружия. Но в фильме эта тема не затрагивается вовсе. И поп Сегеня у Хотиненко с тревогой говорит на встрече с митрополитом перед поездкой на Псковщину о том, что как бы из миссионеров не превратиться в предателей Отчизны своей. Он вспоминает своего небесного покровителя Александра Невского, который «немцев бил», а позже даже отказывается отпевать полицаев, убитых партизанами. Но, прикрывшись подобной риторикой, создатели фильма все равно скатываются к дегероизации эпохи и зрительского мировоззрения.

Да, их поп очень эмоционально пытается спасти молодых партизан, приговоренных к повешению. Это самая потрясающая сцена в фильме. Отец Александр в епитрахили и с Евангелием в руках умоляет немецких палачей вспомнить, что они тоже христиане. Мучительно вращающееся колесо застрявшего грузовика, который выезжает и никак не может выехать из-под ног приговоренных, — это, конечно, приговор фашизму и Ивану Федоровичу Фрайгаузену. Но при этом партизан Алексей Луготинцев представлен тоже безумным, беспощадным убийцей. Немцы застрелили невесту Алексея. И тот, по версии авторов фильма, ослеплен ненавистью. Первое, что делает этот комсомолец, — расстреливает «жалких» немецких мотоциклистов. Они «просто» едут по лесной дороге, никого не трогают, и тот, что сидит в коляске, делится с тем, кто за рулем, своей радостью: невеста прислала ему свое фото и обещание быть ему верной всю жизнь. А наш Леха по этой радости — из обреза! Да еще с какой кровожадностью! Он добивает раненного им же немца, не внемля его мольбам о пощаде.

«Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну… откинуть ложь, и война так война, а не игрушка», — сказал великий русский классик. Но авторы фильма как будто не желают понимать всю трагическую и в то же время героическую глубину этой мысли писателя-патриота и в худших традициях либерального гуманизма демонстрируют нам «лицо войны», где как бы нет правых, но все виноватые. И над всеми этими «заблудшими» душами — добренький священник. Он усыновляет одного за другим осиротевших детей, пытается даже подкармливать пленных в ближайшем лагере. Авторов фильма вовсе не смущает, что это последнее дело у героя не очень-то и получается: немцы-охранники все забирают себе. Но, видимо, важно намерение, а не результат. Однако на войне отсутствие результата означает только одно — поражение. Или мы — их, или они — нас.

На войне, разумеется, не всегда бывают победы и не всегда — подвиги. Есть и озлобление, и слабость, и предательство. И эти темы имеют право быть в кинематографе. И, кстати, они не раз поднимались в отечественном, советском кино. Достаточно вспомнить известную ленту «Проверка на дорогах». Но проблема ненависти, равно как и трусости, может быть рассматриваема лишь относительно подвига, а не в противопоставлении ему. Как и вообще тема человеческих слабостей может быть исследована лишь при твердом представлении о грехе как отклонении от нормы. Без понятия греха разговор о слабостях превращается в нравственный релятивизм и вообще перестает быть разговором о нравственности. Можно показать героя в его падении, можно даже посочувствовать ему, но у зрителя не должно оставаться иллюзий, что какой бы выбор ни сделал герой, все будет правильно — лишь бы герою было хорошо. «Не все способны на подвиг» — увы, сегодня и об этом снимают кино, с единственной целью — морально оправдать эту «неспособность» простым человеческим желанием жить. И вот это-то уже опасная тенденция.

Нет, у Хотиненко и Сегеня не все так явно. Их поп не совершает явных предательств. Но и партизан Леха, кроме «подвига» с мотоциклистами и истребления «мирных» полицаев (которые «только водку пьют и девок щупают»), не совершает никаких партизанских действий. Это как бы остается за кадром. Зато авторы фильма склоняют его под епитрахиль о. Александра. «Слепая ненависть» приводит однажды парня в храм. Леха хочет «поговорить с попом». Сгоряча стреляет в него, но промахивается. Пуля пробивает образ Богородицы. И тут с «одержимым духом разрушения» юношей что-то случается такое, что он, убежденный атеист, покорно склоняет голову под епитрахиль священника, когда тот предлагает ему отпущение грехов. Отпускает! Но не благославляет на борьбу! Кажется, что авторы фильма просто не решаются на такой шаг своего героя-священника, потому что тогда могло бы получиться другое кино. Складывается впечатление, что для авторов важнее подчеркнуть конфликт советского атеизма и православия, превосходство религиозного самосознания над безбожием. (Максималист-комсомолец не устоял перед благодатью, перед обаянием христианского добра!) И это настолько застит авторам фильма глаза, что они забывают и о Сергии Радонежском, благословившем воинов Дмитрия Донского, и о том, что в русской православной традиции сопротивление иноземным захватчикам всегда считалось святым делом. Священный гнев юного партизана и христианская мудрость священника могли бы стать основой для интереснейшей драматургии и духовного исследования на экране. Но увы! Авторы предпочитают идеологические противопоставления, а не поиск общих корней советского патриотизма и русского христианства.

И в результате у зрителя возникает недоумение: так в чем же вообще был смысл служения священника в оккупированном селе? В смягчении нравов? И это на войне-то! В том, чтобы проповедовать Христа распятого, как утверждал в своих воспоминаниях реальный прототип о. Александра? Но в фильме нет ни одной проповеди священника. Хотя в начале картины сам митрополит Сергий характеризует главного героя как настоящего русского батюшку, умеющего проповедовать коротко, но сердечно. Может быть, смысл присутствия священника в селе — поддержка населения, которому, как выражается в фильме один из героев, очень тяжко под немцем? Но кроме приемных детей и попыток помощи военнопленным, в фильме нет ничего, что раскрывало бы эту тему. Участие в сопротивлении? Тоже нет. Остается некий абстрактный гуманизм, просто «добрый батюшка» среди моря зла и насилия. Сам по себе этот батюшка в исполнении Сергея Маковецкого, в общем, хорош. Но в контексте всей этой киноистории получается лишь дегероизация с примесью грубого антисоветизма, пропагандистский, лубочный характер которого авторы фильма даже не пытаются скрыть.

Хотели того авторы фильма или нет, но у них оккупанты зачастую выглядят лучше партизан и освободителей, хотя, как очень точно заметил писатель и журналист Д. Быков, эти последние, а не те, первые, были правы в той войне, как ни крути. Но в фильме советский особист избивает о. Александра и называет его приемных детей «поповскими выкормышами», а фашист Фрайгаузен все время чувствует себя виноватым перед батюшкой.

И очень трудно, выходя из кинотеатра после просмотра «Попа», не соблазниться мыслью: а не готовят ли нас с помощью вот такого кино к сдаче новым, «цивилизованным» оккупантам? Ведь если отбросить некоторые искусственные реверансы в сторону традиционного патриотизма, из фильма Хотиненко очень легко сделать один вывод: главное — оставаться добрым христианином, и не важно под чьей властью — своей или пришлой. В контексте некоторых современных дискуссий — о генерале Власове, например, или о том, что у христианина лишь одна Отчизна — Царствие небесное, — очень трудно не заподозрить, что фильм «Поп» — это лыко все в ту же строку, в новый «общечеловеческий» моральный кодекс, где Отчизна уже не является непреложной ценностью, которой нельзя поступиться. Это же все пережитки сталинизма, нашептывают нам современные мудрецы, в условиях неотвратимой глобализации государственных границ все равно не удержать, но зато можно сохранить Церковь и остаться христианами. Только можно ли в самом деле? И разве западный хозяин-глобалист позволит? Разве что — временно, как и Гитлер.

Очень хотелось бы ошибиться, но «Поп» навевает именно такие мысли. И очень жаль, что Русская православная церковь, проявляя все более явственные намерения расквитаться с Советской властью за прошлые обиды, все более рискует выплеснуть вместе с водой и ребенка — то есть тот отнюдь не бесплодный нравственный опыт, в том числе и патриотический, который вызрел за годы Советской власти и в котором христианское самосознание нашего народа сыграло не последнюю роль.

Современные попытки разделить в нравственном, мировоззренческом смысле советское и православное — это не что иное, как резание по живому. И тогда не получится ли опять, что, целя «в коммунизм» или теперь уже в память о советском прошлом, получим еще одно прямое попадание в Россию? Только на этот раз попадание будет уж точно смертельным.