Нынешний год до предела насыщен памятными датами новейшей истории. В стремительно тающей дымке времени мы вновь пытаемся разглядеть драматические коллизии минувшего, понять их истоки и смысл.

60 лет назад в издательстве «Молодая гвардия» вышел роман «Молодость» о трагических событиях августа 1918 г. на Орловщине. Это была первая и, пожалуй, единственная попытка художественно-исторического осмысления крестьянского восстания в Ливенском уезде. Автор романа Савелий Леонов, уроженец ливенской деревни, начал работать над рукописью в 30-е годы, когда многие эпизоды и действующих лиц мятежа помнили участники и очевидцы тех событий. Не случайно ряд персонажей имел реальные прототипы. Изучение архивных материалов помогло писателю воссоздать живую картину разыгравшейся трагедии, хотя право на художественный вымысел увело его от глубокого осмысления причин, вызвавших тот «бессмысленный и беспощадный» бунт. Безусловно, сказались и стереотипы политической трактовки этого конфликта.

К истории мятежа не остались равнодушны и краеведы. Писатель В. Катанов рассказал о нем в очерках «Орловские были» (1993). Ливенский краевед Г. Рыжкин воспроизвел хронологию событий и рассмотрел их с позиций нынешнего времени («Поколение», 19.10.91 г.). Сборник документов «Орловская губерния в период иностранной военной интервенции и гражданской войны» (1963 г.) содержит официальную версию причин, характера и движущих сил «Ливенского контрреволюционного восстания».

Советская историография называла его также «кулацко-эсеровским мятежом». И в контексте той эпохи это не противоречило фактам: восстание носило антисоветскую направленность, а его организаторами и вожаками являлись кулацкая верхушка, бывшие офицеры, купцы, торговцы и местные лидеры левых эсеров. Однако основную массу мятежников составляли крестьяне-середняки, в том числе бывшие фронтовики, и часть бедноты, вовлеченной в этот гибельный водоворот.

Из архивного уголовного дела № 4147 за 1936 год.

«В первых числах августа 1918 г. кулацко-эсеровскими элементами в бывшем Ливенском уезде было организовано и совершено контрреволюционное восстание для свержения Советской власти. Восстанием было охвачено до 12 волостей с центром в г. Ливны. Идейным вдохновителем и руководителем вооруженного восстания явились эсеры, а практическими руководителями — кулаки и белые офицеры. В результате в ряде волостей и сел уезда была временно свергнута Советская власть, а 6-го августа по старому стилю (по-новому — 19-го) свергнута Советская власть в г. Ливны. Повстанцами были убиты и расстреляны сотни красноармейцев продовольственных и других отрядов и партийно-советских работников, в том числе в г. Ливны были зверски убиты руководители уездной Советской власти: первый предуисполкома, организатор Советской власти, председатель Ливенского ВРК Селитренников И. Д., председатель УЧК Коган К. М., секретарь УЧК Горбач П. Г., упродкомиссар матрос Долгих А. В. Первой жертвой кулацкого восстания был комиссар Иванников Т. Г., убитый в селе Козьминском».

Именно отсюда и начался мятеж, т. к. здесь жил Клепов Иван Ильич, бывший советский работник, разошедшийся с большевиками по идейным мотивам. О нем сообщается следующее: «Клепов И. И., из крестьян села Козьминского, бывший учитель, затем прапорщик со времени империалистической войны, бывший председатель Ливенского уисполкома со 2-го съезда Советов, вожак ливенских левых эсеров».

События развивались стремительно. Вооруженные винтовками, вилами, косами и топорами тысячные толпы взбудораженных крестьян с разных сторон двинулись на Ливны. Возобладали темные инстинкты толпы и слепой взрыв страстей, умело направляемых подстрекателями и вожаками. Были разоружены продотряды. Захвачено оружие из склада на станции Ливны. Разобраны железнодорожные пути. Заняты почта, телеграф, тюрьма. Мятеж сопровождался бесчинствами, избиениями, грабежом и разгромом предприятий и складов.

«Боевое командование, — читаем архивные документы, — было со стороны офицеров. Активными участниками были кулаки, оказавшие саботаж против сдачи хлеба. Бедняки были втянуты в восстание насильно офицерами и кулаками».

Из показаний свидетелей.

«Лозунгом восставших было взять Ливны, Елец, Воронеж, Орел, а затем Москву».

«Был организован обоз с продовольствием, а в больницу села Пречистенского отвозили раненых».

«Незадолго до восстания состоялась конференция левых эсеров, где откровенно говорилось о свержении Советской власти».

«В городе шел грабеж по домам. В церквах служили молебны, выступали с речами, поздравляли друг друга с победой, собирались избирать власть…»

В Ливнах и уезде было объявлено военное положение. Неизбежно последовало возмездие повстанцам за содеянное.

«Орел. 20-е августа. В Ливнах установленные в окрестностях контрреволюционерами и белогвардейцами засады расстреливаются из орудий. Банды бегут. Взято много пулеметов. Сводятся группы арестованных. Установлены ужасные зверские издевательства белогвардейцев и кулаков над пленными красноармейцами. Их жестоко пытали, издевались, били, выкалывали глаза, а потом доканчивали. Прибывшими из Орла и Курска подкреплениями город взят с боем. Советы восстановлены. Уничтожаются устроенные контрреволюционерами заставы и засады, усмиряется уезд, где кулаки принялись вырезать бедноту. Производятся аресты. Некоторые заправилы приведены в Орел» (из телеграммы почтово-телеграфного агентства в бюро печати при НКВД. 20 августа 1918 г.)

21 августа 1918 г. окрвоенком Семашко докладывал в Совнарком: «Организованное контрреволюционное выступление в Ливнах и уезде в корне подавлено железным полком и бронированным поездом Курска… В бою убито свыше трехсот белогвардейцев, много арестованных, которые судятся военно-полевым судом…»

Эти и другие документы, в том числе известная телеграмма В. И. Ленина в Ливны в связи «с энергичным подавлением кулаков и белогвардейцев» от 20 августа 1918 г., говорят о том, что трагические события жаркого августа девяностолетней давности развивались по суровым и безжалостным законам военного времени. Стихийное (но обретшее при подстрекательстве кулаков и эсеров политическую окраску) крестьянское выступление выродилось в контрреволюционное с явными признаками политического бандитизма и анархии и было обречено на поражение.

Причина этого и других крестьянских мятежей тех лет — в политических и социально-экономических факторах, определявших тогда политику государства.

Событиям на Орловщине предшествовал мятеж чехословаков, левоэсеровская авантюра в Москве, измена командующего Восточным фронтом Муравьева, вооруженные выступления в Ярославле, Рыбинске и Муроме. Вовсю полыхала гражданская война. Шпионаж, диверсии, заговоры, интервенция преследовали цель расчленения России и ее последующей колонизации.

Стране угрожал голод. 9 мая 1918 г. был принят декрет «О предоставлении народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». 20 мая при Наркомпроде создается управление главного комиссара и военного руководителя всех продотрядов. Борьба за хлеб становится важной политической задачей.

Обстановка почти критическая. Эксцессы в деревне с появлением продотрядов неизбежны. «Остается один выход — на насилие владельцев хлеба над голодающей беднотой ответить насилием над владельцами хлеба. Ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках крестьянина, за исключением количества, необходимого по обеспечению его полей и на продовольствие его семьи до нового урожая» (из декрета от 9 мая 1918 г.).

Меры принудительного изъятия продовольствия, мобилизация в армию и другие повинности были встречены многими крестьянами в штыки, хотя введение продовольственной диктатуры объяснялось крайней необходимостью. Тем, кто обвиняет советское руководство с морально-этических позиций, следует напомнить, что продразверстка впервые была введена царским правительством 2 декабря 1916 г.

А временное правительство 20 августа 1917 г. издало инструкцию о применении вооруженной силы к лицам, утаивавшим хлеб… Во всех случаях эти меры, как видим, диктовались государственными интересами.

В обстановке гражданской войны, когда речь шла не только о выживании Советской власти, но и о судьбе России, любые протестные выступления приобретали деструктивный характер и требовали применения чрезвычайных мер. Эту жесткую аксиому эпохи игнорировать было опасно и бессмысленно.

Противоречивость и трагизм мятущейся крестьянской души труженика и собственника ярко проявились именно в переломное время, рожденное самим крестьянством. Стихийный протест, вышедший из глубины российской истории, стремление к уходу из-под контроля любого государственного диктата и ничем не ограниченной свободе приобрели широкий размах в эпоху Революции. Философ Н. Бердяев в статье «Новое средневековье» заметил, что революция должна дойти до конца и изжить эту «яростную стихию», как неизбежность.

Ливенский мятеж был предвестником более мощного крестьянского восстания в 1920—1921 гг., известного как «антоновщина». Историк Т. Шанин отмечает: «Крестьянство смело систему самодержавно-помещичьего насилия и реализовало свой уравнительный идеал, отдав власть в стране поддерживающим его большевикам. Однако стихийная революционность крестьянства и революционно-преобразующие устремления большевизма имели разнонаправленные векторы и стали резко расходиться с весны 1918 г., когда угроза катастрофического голода потребовала хлеб от деревни. Тем не менее, как бы сложно ни складывались отношения большевиков и крестьянства, они выдержали удары контрреволюции. Крестьянская (антипомещичья и антицарская) революция продолжалась и явилась одним из главных факторов победы над белыми, желто-голубыми и прочими» («Антоновщина», Тамбов, 1994 г.).

Белое движение было ими отвергнуто. С приходом на Орловщину Добровольческой армии крестьяне убедились, что поражение красных приведет к возврату помещиков и пересмотру земельного вопроса.

На сообщение генерала Май-Маевского о «враждебной настроенности крестьян» Деникин ответил: «С крестьянами надо меньше считаться. Принимайте меры к предупреждению беспорядков».

Крестьяне поняли, что рассчитывать на пробуждение инстинкта государственности у белых не стоит, ибо те вели себя как завоеватели. И большинство крестьян сделало выбор в пользу Советской власти. Но осознание этого выбора происходило мучительно и сопровождалось стихийными бунтарскими эксцессами вплоть до отмены продразверстки. Обуздание этой стихии неизбежно вело к обоюдным жертвам народа — ведь подавлялись эти выступления рабоче-крестьянской армией! Это был фатальный водоворот истории, избежать которого в той ситуации было невозможно ни крестьянской стихийной вольнице, ни рабочее-крестьянской власти.

Глухим эхом Ливенского мятежа явились репрессивные меры в отношении многих его рядовых участников в 1937 году…

Раскрытие архивов и появление новых документов позволяет избежать черно-белого восприятия событий ушедшей эпохи. Многомерность их очевидна, в связи с чем Т. Шанин справедливо пишет о недопустимости разжигания политических страстей при изучении болевых точек истории: «Наука должна «подняться над схваткой», чтобы увидеть народную драму в целом. Каждая из противоборствующих сторон имела свою Правду и свою Неправду. Их невозможно совместить и примирить, но можно и нужно понять, принимая столкнувшиеся силы такими, какими они были на самом деле».

Трудно с этим не согласиться. Либеральные историки и СМИ, к сожалению, стремятся извлечь из трагических дат истории сиюминутную политическую выгоду, источая брутальное неприятие советского периода. Ярким примером такого неадекватного восприятия событий явился шквал публикаций и телепрограмм в связи с 90-летием гибели царской семьи.

Сугубо исторический аспект объективной оценки правления Николая II при этом остался в тени, а разжигание политических страстей преобладало. Подобного рода ангажированный подход к трагическим эпизодам прошлого лишает современников и будущие поколения объективного познания истории Отечества, порождает историческую и духовную аберрацию, усугубляет противоречия в российском обществе. Политиканство и наука несовместимы.

«Без знания истории, — размышлял незабвенный В. О. Ключевский, — мы должны признать себя случайностями, не знающими, кто мы и зачем пришли в мир, как и для чего в нем живем, как и к чему должны стремиться…»

Самое время вспомнить об этом.

Юрий Балакин, полковник в отставке, историк.