Великий русский историк Н. М. Карамзин писал, что каждый гражданин должен читать историю. «Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали ещё и ужаснейшие, и государство не разрушилось…»

Мы, орловцы начала XXI века, часто сетуем, что выпало нам жить в «эпоху перемен». Но и 90 лет назад нашим предкам выпало нелёгкое время — революция и Гражданская война. По мнению историка С. Г. Ка­ра-Мурзы, молодая советская власть в те годы не только воевала с белыми, но и обуздывала стихийные разрушительные силы, вызванные к жизни самой революцией. Очень ярко это проявилось в марте 1918 года в Орле.

Предлагаемая вниманию читателей статья подготовлена на основе очерка Ф. Д. Захаркина, опубликованного в сборнике «Орловский край» (№ 1 за 1929 год).

3 марта 1918 года большевистское правительство, выполняя своё обещание, данное в Декрете о мире, заключило Брестский мир с Германией и её союзниками. В это время «герой» вскоре последовавших в Орле событий Иван Палладьевич Сухоносов был начальником броневого дивизиона, располагавшегося в Курске. Проезжая через Орёл в Москву, он остановился в нашем городе. Осмотревшись, Сухоносов убедился, что в городе отсутствует твёрдая власть и нет боеспособных воинских частей. Советская власть в лице губ­исполкома только организовывалась. По ночам в Орле хозяйничали преступники.

Сухоносов быстро оценил обстановку и, придя в Совет, заявил, что он — командир броневого дивизиона, в его распоряжении 500 человек команды и 17 броневых автомобилей. Им была предложена помощь в очищении города от преступников. Предложение было принято.

Вскоре Сухоносов со своим бронедивизионом появился в Орле, где его назначили «комиссаром по охране города». Через некоторое время он сам себе присвоил звание «верховного комиссара по охране города».

С вступлением Сухоносова в обязанности комиссара в Орле начались небывалые безобразия: реквизиции, грабежи, беззаконные обыски, дебоши, пьянство, насилие и тому подобное. Теперь уже — со стороны самих «охранников». На протесты губисполкома Сухоносов заносчиво отвечал: «Не вы, а я тут верховная власть. У меня сила, которая вас охраняет, а вы сидите и не вмешивайтесь не в своё дело!»

Буйству сухоносовского отряда не было предела. Весь город был терроризирован. Так, на вечере одна девушка за отказ танцевать с адъютантом «верховного комиссара» была публично застрелена. Власть губернского Совета оказалась под угрозой полной дискредитации.

7 марта Сухоносов назначил собрание в здании епархиального училища. Присутствовали в основном солдаты и немного рабочих. Часть из них были нетрезвы. «Верховный комиссар» ошарашил присутствующих заявлением, что сейчас решается судьба города Орла, после чего призвал устроить буржуям «варфоломеевскую ночь» и истребить всех до единого.

Казалось, вот-вот начнётся кровавый погром. К счастью, в зале оказались представители ЦК при Верховной ставке действующей армии Фроловский и Аптер. Фроловский взял слово вне очереди и назвал призывы к резне буржуазии выгодными контрреволюции. После его длительной речи ряд ораторов также выступили против погрома.

Тогда Сухоносов согласился, что можно не сразу резать буржуазию, а «по капле высасывать из неё кровь».

— На защиту революции я зову вас! — дико выкрикнул он. Аплодисменты перешли в овацию.

Далее «верховный комиссар» пошёл на откровенный подлог, рассказав аудитории, что командующий советскими войсками на Дону Антонов-Овсеенко приказал ему по телефону: «Товарищ Сухоносов, действуй, привязывай буржуев к орудиям и взрывай их на воздух». На самом деле никакого разговора не было. На этот раз трагедия «варфоломеевской ночи» вылилась в фарс полупьяного демагога.

Сухоносов всячески стремился подорвать авторитет местного Совета, так как нетрудно было предвидеть, что разгул и незаконные реквизиции неизбежно приведут его отряд к столкновению с властью. «Верховный комиссар», вероятно, уже планировал переворот в городе.

Для губисполкома выход был только в разоружении сухоносовского отряда. Однако сделать это можно было лишь при наличии реальной силы, каковой в тот момент губернский исполнительный комитет не имел.

10 марта отряд из 34 человек при двух пулемётах под командованием одного из адъютантов Сухоносова прибыл в Болхов под предлогом изъятия у населения незаконно хранящегося оружия. Губисполком об этой акции ничего не знал. Начальник отряда Петров заявил болховчанам: «Приехал по водворению в городе порядка, а потому вся власть в городе принадлежит мне. Лица, не исполняющие приказаний, будут расстреливаться, в том числе и члены уездного исполкома». От слов он перешёл к делу. Члены исполкома Иванов и Илюхин были арестованы во время заседания комитета.

На другой день в Болхове начался почти неприкрытый грабёж. Сухоносовцы брали всё, что попадалось под руку. Под угрозой расстрела реквизировали кавалерийские сёдла, принадлежавшие военному ведомству, тысячу пар обуви, мануфактуру на 500 рублей, 11 лошадей, 2 пишущие машинки и на 3000 руб­лей разного товара.

При обыске в присутствии арестованного члена уездного исполкома производились насилия над женщинами. На своих проводах из города «стражи порядка» под угрозой расстрела заставили играть местный духовой оркестр.

При известии об этом дичайшем беззаконии губернский исполком перешёл к решительным действиям. В Орёл прибыл 142-й пехотный Звенигородский полк. Солдаты послали делегацию в президиум губисполкома с предложением: «Если местный губисполком нуждается в военной силе, то полк остается служить и отдаёт себя в полное распоряжение органам советской власти. Если же губисполком в них не нуждается, то полк демобилизуется, сдаст оружие и разойдётся по домам».

Президиум приказал полку оружие не сдавать и оставаться на службе. Узнав, что звенигородцы выразили доверие местной власти и остаются у неё на службе, Сухоносов задался целью разоружить полк, а затем расправиться с Советом. «Верховный комиссар» отдал приказ полку немедленно сдать оружие и разойтись по домам, но звенигородцы не выполнили это распоряжение и обратились в губ­исполком за санкцией, получив в ответ категорическое запрещение выполнять какие-либо указания, исходящие от Сухоносова и его штаба.

В городе запахло порохом. В ночь с 14 на 15 марта было созвано экстренное заседание губисполкома. Сюда явился и сам «верховный комиссар» с целой свитой пьяных телохранителей, а на улице, у входа в здание, расположился броневик. Однако и со стороны губ­исполкома была устроена засада, которая имела приказ в крайнем случае напасть на сухоносовцев.

Зал заседания был переполнен, настроение присутствовавших было более чем напряженным. Слово взял член президиума Абрамов: «Товарищи, безобразия сухоносовских отрядов и самого Сухоносова настолько вызывающи, что у меня создаётся мнение, что Сухоносов идёт против Советской власти». При этих словах «верховный комиссар» ворвался в зал и стал кричать: «Меня обвиняют в контрреволюции? Это ложь! Абрамов со мной личные счёты сводит. Я требую сейчас Абрамова ко мне на объяснение. Я сейчас учиню суд над ним». И схватился за маузер.

В зале поднялся невероятный шум. Абрамов вынул револьвер и пошёл навстречу Сухоносову. Другие члены губисполкома тоже взялись за оружие. Среди поднявшегося переполоха в зал вбежал адъютант «верховного комиссара» с диким, пьяным лицом. Одет он был в красную черкеску, на поясе болтались кинжал в серебряной оправе, два револьвера и бомба. Выкрикивая каждое слово, он напыщенно обратился к Сухоносову: «Товарищ командир, броневики прибыли, что прикажете?» «Приказываю быть в полной боевой готовности и ждать моих распоряжений», — последовал ответ.

Этот диалог ещё более возмутил собравшихся. Когда Сухоносов попытался объяснить, что броневики прибыли для охраны Совета, его перебили крики: «Охранять нас никто тебя не просил! Мы не доверяем тебе!» Тут же президиум исполкома выдвинул кандидатуру нового начальника гарнизона — Рямо, горячо одобренную присутствующими. Новый начальник гарнизона заверил членов губ­исполкома:

— Товарищи, я глубоко благодарю за оказанное доверие и надеюсь, что я его оправдаю. Я положу конец всякому произволу, который до сего времени творился в городе Орле. Я заставлю подчиняться Советской власти всех, кто до сего времени ещё чувствует себя независимым.

Последней попыткой Сухоносова «сохранить лицо» был нелепый приказ дать салют в честь Совета, встреченный возгласами: «Не сметь стрелять!», «Не нуждаемся мы в этом!» Салют не прозвучал.

Однако Сухоносов не сдавался. 15 марта Звенигородский полк вновь получил от него ультиматум о сдаче оружия. Полковой комитет постановил: «Оружия Сухоносову не сдавать до распоряжения на этот счёт Совета».

Вечером 16 марта в губисполкоме, в здании бывшего Дворянского собрания (в настоящее время на этом месте находится областной драмтеатр), стали готовиться к подавлению предполагавшегося сухоносовского восстания. Сюда прибыл в полном вооружении и боевой готовности отряд из г. Могилёва, приехавший в Орёл вместе с Верховной ставкой для расформирования. Другой отряд находился на Введенской улице (ныне им. 7 ноября), но в его лояльности Совету были сомнения. Третий отряд был сформирован членом президиума губисполкома И. В. Чемеровым из рабочих-колбасников, приведён в губисполком и получил оружие. После этого Чемерову было поручено отправиться в отряд на Введенской улице, привести его в боевую готовность и вести против Сухоносова.

Тем временем сухоносовцы двинули на казармы Звенигородского полка два броневика, направили три трёхдюймовых орудия и вновь ультимативно потребовали сдать оружие.

Броневики открыли пулемётный огонь, звенигородцы ответили. Несколько человек были ранены. Сухоносов приказал обстрелять казармы артиллерией. Один снаряд попал в крышу казармы, другой — в стену, но это лишь подняло боевой дух звенигородцев. Они готовились к контрнаступлению.

«Верховный комиссар» заколебался и объявил перемирие до 10 часов утра. Все свои силы он стал стягивать к штабу, располагавшемуся в бывшем епархиальном училище. Когда это поняли в губ­исполкоме, было решено окружить сухоносовцев с трёх сторон.

Стараясь избежать какого бы то ни было кровопролития, Совет предъявил штабу сухоносовцев ультиматум: в течение двух часов сложить оружие и выдать своего начальника. После отклонения этих требований по штабу сухоносовцев было сделано два выстрела из орудий, стоявших на Садовой и Болховской улицах. Один снаряд попал в купол епархиальной церкви, другой разорвался над самим зданием. И тут выяснилось, что сухоносовцы не собираются умирать за своего командира: они выбросили белый флаг. Звенигородцы быстро их разоружили.

Сам Сухоносов в это время выступал на митинге на вокзале, агитируя железнодорожников присоединиться к нему. Отсюда его привезли на автомобиле в губисполком. Он ещё не знал о разоружении своего отряда и думал, что с ним поведут переговоры. Каково же было удивление «верховного комиссара», когда его арестовали, отобрали маузер и отправили в каторжную тюрьму, обвинив в контр­революционной деятельности.

В 1919 году Орловский трибунал приговорил Сухоносова к 4 годам и 11 месяцам лишения свободы, не осудив на расстрел из-за его якобы пролетарского происхождения. Так пал неудавшийся орловский диктатор.

Вскоре Сухоносова освободили по амнистии, что характерно для того времени. Он вновь попал на небольшую командную должность в караульном батальоне в Черниговской губернии. При наступлении деникинцев осенью 1919 года бывший «верховный комиссар» переметнулся к белым, стал у них ротным командиром, потом попал в плен к красным и по выяснении личности расстрелян.

Александр Зверев,
cтарший научный сотрудник Орловского военно-исторического музея.