Судьба орловской семьи Смирновых, которая, в общем-то, родом из Амурской области, а если точнее — из Нижнего Тагила, а если еще покопаться в истории, то и на Урал русские люди не сразу дошли, — как история всей нашей страны. Жили люди — не тужили, не особенно задумывались о будущем, поскольку абсолютно в нем были уверены и перемещались по пространствам Родины свободно, как в нормальной стране и должно происходить — не просто свободно, а совершенно бесшабашно: сегодня — в Тагиле, завтра — на Амуре, Китай видать, послезавтра, глядишь — уже в Орловской области, потому что… так захотелось или так сложилась судьба.

В общем, жили на том самом Урале, через дорогу друг от друга, в одном населенном пункте обычная девочка Тамара и обычный же мальчишка Саша. Так дружили они друг с другом, что вместе и фантазировали. «У меня, когда вырасту, будет пять детей», — намечала планы Тамара. «У меня — тоже!» — не отставал Саша. Вы не поверите, но когда они поженились (иначе чего бы я о них со слов «судьба» и «семья» начал рассказывать), когда начали плодиться, как положено, и размножаться, у них в итоге оказалось не пять, как мечталось в детстве, а десять детей! Пять да пять… Жизнь была, как в сказке, и даже еще веселее. Не боялись люди жить.

А любовь была такая, что первого своего — Сережку — фантазерка Тамара из Нижнего Тагила родила в восемнадцать. А потом одного за другим — Танюшку, Сашку, Наталью, Максима, Илью. Когда многодетной Тамаре исполнилось всего 24, замечательных и желанных деток у молодой пары было уже шестеро — я их перечислил. И глава семьи сказал: «Надоело жить с родителями рядом! Давай на Амур махнем!». А чего? И махнули. Делать это тогда — в 70-х — начале 80-х — было проще простого. Государство расселяло народ всюду, где государству требовались рабочие руки, где требовалось присутствие русского человека.

На Амуре родились Костик, Катя, Алексей и Ольга. И стало юных Смирновых десять, с папой и мамой — двенадцать. Свой дом, свое хозяйство — две лошади, две коровы, живность поменьше и перечислять не будем. Удивительная природа, много работы и очень хороший заработок. Глава семейства — на все руки мастер — и сварщик, и тракторист, и печник, и шорник (делал такие седла, плел такие плетки, что загляденье!). Тамара — воспитатель в детском саду.

Но начали стареть родители, все чаще звали к себе. Для понимания дальнейших событий, нового поворота в судьбе Смирновых все же стоило пожить в Советском Союзе! Иначе просто трудно, а для многих — и вовсе невозможно понять, как это семья в двенадцать человек с детьми (младшему — всего год) плюнула на свой налаженный быт, снялась с насиженного места и в один миг, безбоязненно, как все делала и прежде, поднялась и перенеслась… поближе к родителям.

Насколько близко? Чтобы оценить масштабы передвижения, чтобы правильно понять, что такое «близко», нужно иметь под рукой карту Советского Союза. Карта России тоже подойдет. Смирновы переехали под Орел…

— А чего? — даже сегодня удивляется Тамара Михайловна, не утратившая прежних представлений о географии; сложившихся, под влиянием, прежде всего, прежних экономических возможностей…

Ныне и Брянск для многих — не ближний свет, поскольку каждую копейку считать нужно. А тогда — какие проблемы? Нижний Тагил, говорите? Далеко от Орла? Да вы что! Посмотрите на карту! Далеко — это от реки Амур, от Дальнего Востока это далеко. А от Орла до Нижнего Тагила — всего ничего и совсем недорого — 96 рублей билет на самолет, 64 — на поезд.

Начиналась новая эпоха в жизни семьи Смирновых и заканчивалась старая — налаженная и спокойная — в жизни Совет­ского Союза. Конец восьмидесятых. А в Орел смирновский табор зарулил, потому что Федор — брат главы семейства Александра, обосновавшийся в Никольском, что в Покровском районе, — позвал. Смирновы были в раздумье, куда двинуть, чтобы поближе к родителям, а тот письмо прислал: «Давайте сюда! Школа рядом — десятилетка, баня в деревне, и поликлиника есть, и все на свете». Рванули, поверив на слово, даже не разведав. Страна, повторюсь, еще была прежней, той, в которой были возможны сказки, хотя и она уже клонилась к закату.

Приехали — за голову взялись. «По сравнению с жизнью в Амурской области, — вспоминает Тамара Михайловна, — ночь и день». Ночь — это село Никольское. Бедновато жила орловская глубинка по сравнению с амурскими просторами. Там Александр — глава семейства — зарабатывал больше тысячи в месяц — огромные деньги, а в Никольском, на новой родине, колхозный сварщик получил оклад в 105 рублей. Но ничего, навыки прежние, руки и голова — на месте. Через год уже крепко стояли на ногах. Да и на Орловщине тогда строили быстро. В июле приехали, в начале августа забили в землю первые колышки, в октябре вселились в новый дом. Пусть и щитовой, но свой. Седьмой ребенок — Костя — пошел в Никольском в первый класс…

А затем начались 90-е. Совсем другая история. Не без проблем, но росли дети. Вдруг захворала стойкая и крепкая Тамара Михайловна.

— Кате тогда было 15, я так похудела, что весила, как она, и выглядела, как подросток, — вспоминает Женщина.

Тамара Михайловна лежала пластом и тихо угасала.

— Придет фельдшер, сделает укол — сплю…

На «скорой» ее отвезли из деревни в Покровское, в районную больницу, откуда через некоторое время выписали… с температурой под сорок. Врач сказал, что не понимает причины болезни и ничего не может сделать. Дочь привезла ее в деревню на попутке.

А на Урале — родня. Тамара Михаловна собралась с силами и отправила сестре письмо.

— Она у меня в Свердловске жила, кандидат медицинских наук. Профессора, врачи — все знакомые.

Сестра посоветовала немедленно приезжать. А с кем поедешь? Взрослым деньги зарабатывать надо, картошку выкапывать…

— Ма, давай я с тобой поеду, — предложил только что окончивший школу Костя.

Поехали.

— А в областную больницу, в Орел, меня почему-то не положили, — спокойно рассказывает Тамара Михайловна. — В Сверд­ловске профессор даже раздевать не стал. «Все понятно», — говорит. Потом поглядел снимки, которые в Покровском делали. «Что за коновалы вас лечили?» — спрашивает. Так мне было стыдно…

А чего стыдиться? Районная медицина. С профессорами там всегда было туго. Или стало так — с качеством медицинского обслуживания и отношением к людям — только в 90-е? Началось и продолжилось. И не только в медицине?

Положили бывшую уральскую жительницу в Свердловске на операцию и быстро ее сделали. Хирург в палату заходит: «Рыбку любишь?» — спрашивает. «Да», — честно, едва шевеля губами, отвечает только что прооперированная Тамара Михайловна. «Ну так получи!» — говорит тот и протягивает ей недавно извлеченную из ее кишок рыбью кость — немаленькую такую, едва не с палец длиной. Проглотила когда-то больная эту кость, в кишках та и задержалась, в них воткнувшись. Пока ее вместе с огромным количеством гноя и частью кишечника не удалили. Такая вот история обратного движения из Орловщины на Урал с рыбьей костью, проглоченной в д. Николькое Покровского района.

С полгода приходила с себя, восстанавливала силы. Костя был ее сиделкой, кормил с ложечки, водил под руки до подоконника — чтобы ухватиться и постоять рядом, подышать свежим воздухом. Ночевал в коридоре…

А в Никольском стряслась беда — сгорел их дом, и в огне погибли два малыша, внуки Тамары Михайловны, дети ее Татьяны и Натальи. Взрослых дома никого не было, работали. А тринадцатилетний Алексей сделать ничего не успел. Короткое замыкание, дом щитовой, сгорел быстро, как спичка. И стоял вдали от соседей, у фермы.

Тамаре Михайловне рассказали о беде уже в Никольском — психологи посоветовали так сделать. Прежде попросили спирта выпить, развели его водой.

— А я не знала, за какой конец и рюмку-то держать…

Двухтысячные. Нулевые, как их еще в современной российской традиции называют — как новая точка отсчета, новый шанс подняться из руин и начать отстраивать то, что было разрушено.

Костя служит. В Армавире, спецназ.

«… Сегодня 24 июля, скоро месяц, как я в армии. У меня все хорошо, жив-здоров, чего и вам желаю. Кормят здесь хорошо, даже отлично, как на курорте, даже фрукты дают на обед. Зато нагрузки такие, что вы даже не поверите. Я бы и сам ни за что не подумал, что смогу, например, отжаться 200 раз или подтянуться раз 30, пробежать 10 километров. и т. д. А, оказывается, могу. Прошел почти месяц, и я уже не отличаюсь от тех солдат, до которых мне казалось, еще далеко. Нет, ростом я остался таким же — самым маленьким в отряде. Меня здесь так и зовут «Малыш».
Да, забыл похвастаться. Из Орла нас привезли 23 человека, в отряде осталось 8, а в группе спецназа я остался один, потому что сразу же, с первого раза пробежал марш-бросок (8 км) и победил в двух спаррингах т. е. в рукопашном бою.
Вы не смотрите на эти расплывы, это не слезы, а пот капает с носа…».

Прошло еще время, и Костя написал, что познакомился в Армавире с удивительной девушкой. Зовут Лена, в июне 2001-го звал на свадьбу. Туда же, в Армавир. Быстр и решителен настоящий боец войск специального назначения!

В феврале 2001-го он приехал в отпуск в Никольское. А в мае того же года, 12 числа, в результате подрыва фугасного заряда погиб Костя под чеченским селением Алерой. И стало в некогда счастливой семье Смирновых девять детей. А может, и нет. Потому что Лена — девушка из Армавира, Костина невеста, так и не ставшая его женой, до сих пор, и сегодня, называет Костину маму — Тамару Михайловну — «мамой».

А у Тамары Михайловны — после того, как были выплаканы слезы, начался новый, поразительный этап жизни. Это тоже — отличительная черта нашего времени, особая такая характеристика нынешней и недавней истории. Расцвечивает тусклыми красками и наполняет особыми запахами этот период истории особый, ни с чем не сравнимый чиновничий мир — корпорация, в которой непостижимым и несправедливым образом главенствовать стали беспринципные приспособленцы, трусливые и корыстные хамы, вошедшие непонятно как в такую силу, что нормальных людей — совестливых и ответственных — в этой корпорации не всегда удается разглядеть.

Начала Тамара Михайловна думать, как выбираться из своего погорельского положения. Со дня Костиной гибели — три года как, а своего жилья у его матери по-прежнему нет, в чужом ютится.

Матери погибшего солдата положено. Ну да… Присмотрели ей один домик… рядом с кладбищем. Поблагодарила. Сказала, что со временем сама туда без посторонней помощи переедет. Нашли другой — хороший, в хорошем месте. У той же администрации, которая его подыскала, не оказалось денег на покупку. Военкомат подключился. Подыскали что-то в Дросково. Дети стали убеждать: «Соглашайся, мама. Пусть хоть что-то у тебя будет, а мы сами себе заработаем». «Правильно! — поддержали сильных детей в отделе соцзащиты Покровского района. — Сами заработают». Приехала Тамара Михайловна через два дня «за квартирой», а ее администрация уже для кого-то из своих выкупила.

Вернулась в свою — не свою деревенскую комнатушку, села и тупо, безучастно стала в экран телевизора смотреть. А там рассказывают про какую-то женщину, которая письмо Путину написала… Взяла Тамара Михайловна ручку и бумагу.

Через десять дней — звонок из Орла: «Приезжайте квартиру смотреть». «А вы в каком кошельке деньги считаете? — передает диалог мать-героиня. — Мне в районе жилье не смогли купить. В Орле дороже». «Приезжайте».

Письмо до Путина, думает Тамара Михайловна, не дошло. Скорее всего, оно за пределы Орловской области и не вышло — слишком скорой оказалась реакция.

— Показали мне двухкомнатную квартиру на Маринченко, в доме, в котором я сейчас и живу…

9 февраля, в Костин день рождения, когда все дети (братья и сестры) были на его могиле, Татьяне Михайловне велели явиться за ключам от квартиры. Она явилась. Увидела бумагу с надписью: «Смирнова. Ключи не выдавать». Что-то там в документах напутали.

— Дети в Никольском Костю поминали, а я сидела в троллейбусе и слезами обливалась — и на могилку не поехала, и в квартиру не пустили…

Но вселилась. А ордер? «А ордер, — объяснили ей чуткие чиновники (не будем называть конкретных людей, поскольку некоторых из них уже нет), — сами добывайте».

Ордер не выдавали год. Ход подсказал сосед-военный (армии в наше время, в этот, описываемый период российской истории, приходилось не только Родину, но и себя защищать): «Идите в администрацию и добивайтесь». Пошла.

— Давайте документы… Надо составить ходатайство.

— Почему я должна его составлять?

— Потому.

Отправили в Покровское. Привезла ходатайство.

— Ходатайство неправильно составлено.

Господи… Назад, в Покровское.

— А когда начала заниматься приватизацией, — невесело улыбнулась рассказчица, — совсем смешно стало.

Трое не оперившихся еще детей, Татьяна — одинокая мать. «Не дай Бог, что-то со мной случится, что с детьми будет?» — обычные, понятные родительские мысли и рассуждения. Начала Тамара Михайловна узнавать, что нужно сделать, чтобы квартиру, которую ей за Костю дали, приватизировать. Идите, ответили ей, по таким-то и таким адресам. Пошла.

— А нету такой квартиры, — отвечали ей. Не значится ни в каком реестре. Поэтому и приватизировать вы ее не можете. Как можно приватизировать то, чего по документам нет?

Тамара Михайловна до главного архитектора дошла, чтобы выяснить, кто дом на Маринченко сдавал и кто его принял. И… так и не выяснила.

Конец первого десятилетия нового века. Матерей погибших солдат чествуют в воинской части на Соляном.

— А теперь, если есть вопросы, спрашивайте, — обратился хороший, по-видимому, человек из чиновничьей корпорации к матерям. — Если есть проблемы, поможем решить.

— Проблемы есть, — рискнула Тамара Михайловна. — Но в один вопрос не вместишь.

Встретились на следующий день, впустили на прием вне очереди. Тамара Михайловна говорила два часа. Тот не перебивал, только время от времени вставал с места и ходил вокруг стола, потирая лоб. Затем сказал: «Я догадываюсь, кто занимался вашими делами. Но уже поздно, поезд ушел и я не знаю, как вам помочь». Предложил: «Хотите, выделим вашей семье землю?». Мать посоветовалась с детьми. Те сказали: «Соглашайся». Землю в Покровском районе выделили.

А история с квартирой решилась еще проще, только времени больше отняла.

— У Кати друг в Чечне служил. Он, когда про все услышал, посоветовал обратиться в военную прокуратуру. Я так и сделала. Там мне рассказали, что конкретно нужно сделать, какие бумаги собрать. Собрала, а затем, по их же совету, обратилась в суд.

Тут Тамара Михайловна помолчала.

— Семь лет я занималась этой приватизацией, думала, что конца-краю мытарствам не будет. А на заседании судья вышел и сказал: «Квартира ваша». И всё! Добавил только: «Ее вам сразу должны были передать в собственность».

За несколько дней до моего прихода в квартире у Тамары Михайловны поминали, вспоминали Костю — в его день рождения. Собрались дети, говорили про седьмого ребенка в семье, своего 20-летнего братика, до утра… Про то, как малышом с открытом ртом и круглыми, восхищенными глазами он смотрел на коров… Как лепил из пластилина табуны лошадей. Как, пятилетний, услышав разговор про обучение старших, спросил: «А пастуходное училище есть? Я на пастуха хочу поступить учиться». Как в шестом или седьмом классе, после летней подработки в колхозе, в то смутное, как сейчас принято говорить, время, когда денег в хозяйстве почти не видели, а за работу с крестьянами расплачивались то маслом, то сгущенкой, Костя пришел домой и, переминаясь с ноги на ногу, спросил: «Ма, ты меня ругать не будешь?». «А что?» — поинтересовалась та на всякий случай. «Можно я плату возьму не маслом, не сгущенкой, а жеребенком?».

Разве можно было отказать в такой просьбе мальчишке, который в четыре года уже ездил верхом, а в пять мечтал о «пастуходном училище»? За жеребенка — «девочку» Стрелку — у отца немного удержали из зарплаты… А Стрелка стараниями Кости выросла в красивую «коняшку».

…У Тамары Михайловны 19 внуков и одна правнучка. Поразительно — эта женщина помнит дни рождения всех своих зятей, невесток и всей их малышни. Дети живут трудно и честно. Кузнецы, электрики, шоферы, художники, хореографы, учителя, воспитатели. Не всем удалось работать по профессии. И не у всех есть свое жилье. Но никто из них из Орловской области не уехал. А ведь звала родня на Урал, где «проблем поменьше». Все остались. Может быть, и потому, что здесь навсегда остался Костя?

А Лена — его невеста — семь лет после Костиной гибели оставалась одна. Все время переписывалась и разговаривала по скайпу (новые веяния, новые технологии) с Тамарой Михайловной — своей несостоявшейся свекровью. И только через семь лет попросила (буквально): «Мамочка, можно я выйду за муж?». Да кто ее, эту замечательную девчонку, удерживал? Кто, кроме не менее замечательного Кости? Тамара Михайловна была у Лены в гостях, в Армавире. Там все хорошо. У Лены — двое детей. Однажды позвонила Тамаре Михайловне: «Сплю, вдруг Костя во сне: «Вставай, дети плачут».

Это история про светлых и работящих людей, тех, на которых держится страна; про любовь, верность, житейские проблемы и то, что эти люди пока лучше своего государства. Может быть, начнется другая эпоха, и государство начнет возвращать долги? Иначе — во имя чего погиб Костя?

— Эй, пастух, подожди! Я с тобой!..

Сергей ЗАРУДНЕВ.