На сайте под названием «Однако» — разветвленном кремлев­ском проекте, существующем, как на этом сайте сказано, при поддержке «фонда ИСЭПИ», который, в свою очередь, «создавался как исследовательский и аналитический центр, разрабатывающий концепции и проектные предложения для стратегических решений в области внутренней и социально-экономической политики страны», — на непростом, словом, таком сайте с очень понятными задачами — думать, анализировать, предлагать, чтобы умнее, а потому успешнее управлять страной (а сделать это можно лишь при условии, что управляемые поняты), — в преддверие праздника народного един­ства прошло очень интересное голосование. Народу предлагалось несколько вариантов ответов на вопрос: «Как вы воспринимаете День народного единства 4 ноября?». Мнения разделились следующим образом.

1. Бессмысленный официозный праздник — 10,08%;
2. Уловка, чтобы заменить 7 ноября — 50,15%;
3. Знаменательная историческая дата — 2,94%;
4. В этот праздник заложена глубокая идея, но её плохо пропагандируют — 26,35%;
5. Один из важнейших национальных праздников, символизирует спасение и возрождение Отечества — 10%.

Это данные на 4 ноября, когда праздник и состоялся.

Обратим внимание на две самые большие группы граждан. Первая, наибольшая, считает, что празднество придумано для того, чтобы вытеснить из памяти Великую Октябрьскую Социалистическую революцию (официальное название того, что, соб­ственно, 7 ноября при Советской власти и отмечалось, причем, считающих так больше, чем всех остальных отвечавших вместе взятых). Другая самая многочисленная категория — 26,35% сочувствует неплохой, в общем-то, идее объединения на основе реальных событий, пусть и 17 века, но переживает, что у власти плохо это получается.

Начнем с вытеснения 7 ноября. Даже самые отъявленные сторонники народного единства именно в ноябре скрепя сердце признают, что есть в этой осенней инициативе что-то такое хитрое, какая-то такая зависимость от чего-то стороннего, видная всему внимательному миру искусственная такая привязка дат.

Да, при царе Алексее Михайловиче (Тишайшем) был учрежден государственный праздник Казанской иконы Божией матери. Ей и поклонялись. Понятна идея соединить веру и государственность ныне. Но почему народ упорно продолжает считать, что это не более чем завеса в борьбе против 7 ноября?

А чего ж тут удивляться? В России достаточно религиозных, подчеркну — православных празд­ников. А Владимирская икона Божией матери, скажем, почитается не меньше, чем Казанская. Это известно каждому, даже поверхностно знакомому с мистическими аспектами нашей истории. Что касается поляков, то были враги и пострашнее.

Хорошо, принимаем 4 ноября за день народного единства. Но зачем обижать тех, кто и 7 ноября по-прежнему считает праздником? Коль единство — почитайте все страницы нашей истории. Или попытайтесь хотя бы их понять. В отношении 7 ноября этого не произошло. Я имею в виду понимание со стороны нынешних правящих «элит». Антикоммунизм с повестки дня не снят.

Что же такого страшного таит в себе бывший уже государственный праздник 7 ноября? Что такого страшного тогда, в октябре (ноябре) 1917 года, произошло? Жуткие «кровопролития»? Нет. Революция оказалась практически бескровной. Событие спровоцировало гражданскую войну? А в какой стране её не было? В Испании, например, жертвы их гражданской войны, случившейся тоже в двадцатом веке, похоронены на одних кладбищах и лежат рядом. Для Испании они, прежде всего, испанцы, а не красные или белые, франкисты или республиканцы. Да, поспорили о будущем и настоящем своей родины. Да, с оружием в руках, в истории это случается.

Французы — те вообще до сих пор «Марсельезу» в качестве гимна распевают, и ничего, живут ведь как-то.

Наша гражданская война превзошла по жестокости, по недопустимой бесчеловечности все остальные, случавшиеся прежде и после? Это не так. Но даже если согласиться с подобной гипотезой, почему за грехи всех участников должны ответить только большевики? Потому что 7 ноября — «их» праздник? Пардон, а что случилось прежде?

И вот тут мы переходим к сути старательно замалчиваемого явления. Дело в том, что до Великой Октябрьской Социалистической революции, несколькими месяцами раньше, дети, произошел другой переворот, который советская историография совершенно напрасно, по моему мнению, не захотела именовать Великим. Масштабы разрушений позволяли это сделать.

Традиционную Россию уничтожили не большевики. Традиционная Россия исчезла в феврале того же 1917 года после революции, которую на этот раз советские историки точно окрестили «буржуазной».

Господа, сегодня мы живем в условиях этой победившей буржуазной революции. Ее характерная и определяющая черта — приход к власти агрессивных лавочников, пытающихся сделать барыш национальной идеей.

Достаточно почитать авторов, живших в 19-м веке, чтобы избавиться от иллюзий, будто до «Великого Октября», или «Октябрьского переворота», каковым «Великий Октябрь» стал в процессе переосмысления конъюнктуры, Россия представляла собой патриархальную идиллию, где седые традиции переплелись с глубоко осмысленным православием, чудесным образом сочетаясь с безудержным ростом банковского ростовщичества и разного рода либеральными свободами, что, тем не менее, не разрушало ни милой патриархальности, ни христианской нравственности.

Образ буколической России — это плод фантазии оказавшихся в эмиграции писателей, которые, пока ели хлеб своей страны, ее, большей частью, презирали за «отсталость», «косность», да и просто потому, что идеал — на Западе, а до Запада нам, понятное дело, далеко.

Россия накануне революции и еще десятилетия до нее — это страна дичайшего капитализма, нарастающего неверия в среде простого народа и активнейшего безбожия в так называемом просвещенном классе. Нет пророков в своем Отечестве? Верное утверждение. Но ведь был, и не один. Достаточно обратиться к письмам Феофана Затворника — нашего земляка. Россия, ставшая безблагодатной, неслась к пропасти. Каковой лично я называю Февральскую революцию — Великую и буржуазную. Такая она была. По масштабам разрушений.

Лавочникам нужна была власть. И они ее получили. Царя свергли не большевики. Они даже не участвовали в этом процессе. Большевики приговорили тех, кто уничтожил традиционную Русь. Был грех. Было и воздаяние. Глупо считать кнут образцом государственного правления. Но еще глупей ругать орудие наказания, забывая о том, за что бьют.

Нынешняя «элита» — духовные дети творцов «Великого Февраля» — пытаются всеми силами стереть из памяти вину своих «пращуров» и пинают изъятый из бывшего Музея Революции — «Великой Октябрьской социалистической» — большевистский кнут, называя его ответ­ственным за все катаклизмы новейшей истории.

А что им еще остается делать? Если в 90-х повторился «Великий Февраль», вполне возможно, что случится и рецидив «Великого Октября». А этого лавочникам ох, как не хочется! Есть хороший рецепт, как избежать наказания — надо делиться. Но тогда исчезнет само сословие лавочников. Чтобы жить, нужно или измениться, или самоуничтожиться. Они не могут ни того, ни другого, поэтому пытаются переделать страну — на свой лад.

Но страна — удивительно, сопротивляется. Время от времени проводятся робкие замеры: придворный режиссер Н. Михалков, всегда отличавшийся редким чутьем, решил, что всё, можно, Россия униженно стерпит всё — и снимает тупую и мерзкую «Цитадель», в которой рассказывает, что он думает о стране и ее народе, после чего оплеванный народ отвечает Н. Михалкову таким смачным залпом, что потерявший нюх мэтр уходит в небытие — для страны и народа точно.

По зомбоящику с помпой определяют интерактивным методом самых значительных, по мнению зрителей, государственных деятелей в нашей истории. С большим отрывом лидирует Иосиф Сталин, после чего внезапно «ломаются» осуществляющие подсчет компьютеры. Говорящая голова объявляет после часового перерыва, кося от неловкости глазом, что неполадки исправлены, теперь подсчет ведется верно, а раньше велся неверно, поэтому побеждает Александр Невский.

Святой князь спокойно смотрит с неба на эту комедию.

Театрализованные военные парады 7 ноября, повторяющие, пытающиеся повторить военный парад 7 ноября 1941 года на Красной площади, стали чуть ли не обязательным атрибутом современной российской государ­ственности — явной попыткой, предпринимаемой в последнее время, создать преемственность эпох, заложить основу того самого народного единства, но без советской идеологии. Это возможно? Ведь 7 ноября — это идеологический праздник. И парады в этот день устраивали не с бухты-барахты. 7 ноября 1941 года — не исключение. Страна, ведшая войну на уничтожение, оказавшись на грани катастрофы, даже в таких условиях не изменила сложившейся традиции, показав этим самым всему миру и своему врагу, что сдаваться не собирается. 7 ноября — не случайная дата. В противном случае нынешним и будущим поколениям угрожает шизофреническое расстройство. Они, эти поколения, не смогут находить и объяснять причинно-следственные связи, они примут мозаичность и расстройство своего сознания за объективную картину мира.

В Орле это уже происходит с властью сплошь и рядом. Губернатор А. Козлов, подозрительно оживленный и в то же время с каким-то недоверием, вызванным, по всей видимости, определенными культурными факторами, открывает сбоку от «Серого дома», в неприметном скверике, но с помпой, бюст-памятник первому председателю дореволюционной Думы С. А. Муромцеву, известному тем, что, будучи отлученным от Думы (царь разогнал), призывал подданных Российской Империи не платить налоги и не служить в армии, то есть занимался саботажем и прямой антигосударственной деятельностью, за что был справедливо посажен в тюрьму при премьере П. А. Столыпине, которому областные власти тоже обещали поставить памятник.

Причина подобного прославления одна — оба «дореволюционные», и этого для «увековечивания» вполне достаточно.

Так в чем единство-то? В холуйском угодничестве? Холуев, даже если их большинство во власти, в стране все равно, при любых раскладах, будет ничтожное меньшинство. Страна, как показывают опросы, объединяться с ними не желает, поскольку для братания не видит почвы. «Чего изволите?» — не государственная идеология. Это философия мелких оккупационных администраций. Но ведь нас не к этому готовят. Надеюсь…

Объединить всех «Народным фронтом» без различия званий, воззрений и должностей во имя любви к горячо любимой Родине и одновременно делать платными «дополнительные» уроки русского языка в очень средней сегодня российской школе? Хорошая идея, но дети многих «фронтовиков» — в Цюрихе. И не только там. «Война» начнется, где «бойцов» искать? На каком языке, не приведи Бог, они к тому времени вообще будут говорить?

Так вы про единство или про то, чтобы уберечь свои «накопления» от реквизиций, неизбежных при повторении «Великого Октября», следующего, по логике российской истории, сразу за «Великим Февралем»? Неужели игра в святые понятия затеяна только ради этого?

Если так, то Россия обречена, хотя в 1611 году и даже позже многие говорили про «Московию» то же самое. Однако, выбрались. Если власть настолько умна (власть, разумеется, федеральная, не областная), что осознала — единство страны невозможно без справедливости, ощущаемой каждым и ежечасно, она должна примириться с тем, что 7 ноября в истории нашей страны было, есть и будет. Для религиозного сознания это — проще пареной репы. Без воли Бога волос с головы человека не упадет. А тут целая страна, целая революция. Да не одна. Значит — были причины.

Или сознание нашей власти не религиозно? Тогда к чему Казанская икона Божией Матери, праздник в ее честь, объединенный со светскими, государственными устремлениями?

Это ведь очень серьезно, с этим нельзя шутить. Господь в 1917 году страну наказал. Причем, дважды. Глупо утверждать, что второй раз — незаслуженно. Будем извлекать уроки или продолжать ругать орудие наказания?

О буколической России… Про это не принято сегодня говорить, поскольку подобные примеры подмывают образ идеальной Руси, никогда не существовавшей в реальности, но стоит напомнить: в идеализируемой дореволюционной («добольшевисткой») России, задолго до обеих революций, властью была легализована проституция. Это в стране, где православие, считающее блуд смертным грехом, являлось государственной религией, а частая неявка на исповедь приравнивалась к проявлению неблагонадежности!

С одной стороны — узаконенный разврат. С другой — обязательное покаяние. Лицемерие стало нормой не сегодня. Падение традиционных устоев случилось не вдруг. Кстати, буржуазная февральская революция с проституцией бороться не стала…

Разговоры о ее легализации время от времени возникают и сегодня. Но наказание не прошло даром — хотя бы чувство стыда полностью не изжито.

Сергей ЗАРУДНЕВ.