Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл не раз говорил о преемственности русской и советской истории. То есть о том, что нераздельно. Есть по поводу этой загадочной нераздельности и высказывания мыслителей «со стороны». Вот, например, знаменитый английский историк А. Тойнби (1889—1975), автор двенадцатитомного исследования о рождении и упадке цивилизаций «Постижение истории»: «Русскому человеку XX века, отцом которого был славянофил XIX в., а дедом — истый православный, легко было стать убежденным марксистом. При этом не возникало необходимости изменять унаследованное им отношение к Западу. Для русского марксиста, как и для славянофила, и православного Россия всегда святая Русь, а Запад навсегда погряз в ереси, коррупции и разложении. Марксизм — мировоззрение, позволяющее русскому народу сохранять неизменным свое негативное отношение к Западу и в то же время развивать Россию, чтобы уберечь ее от завоевания уже развитым Западом — это ниспосланный свыше дар богов, упавший в руки русского народа — избранника… Под распятием и под серпом и молотом Россия — та же святая Русь, а Москва — Третий Рим» («Цивилизация перед судом истории», 1947 г.).

А вот не менее известный немецкий философ В. Шубарт (1897—1942): «Русское чувство братства не следует путать с понятием стадности. Русский — это не человек толпы, он высоко ценит свободу человеческой личности. Но его понятие о личности не совпадает с европейским, скроенным по образцам Рима и Ренессанса. Идеалом личности на Западе является сверхчеловек, на Востоке — всечеловек… Русской национальной идеей является спасение человечества русскими. Она уже более столетия действенно проявляется в русской истории — и тем сильнее, чем меньше осознается. Гибко вписывается она в меняющиеся политические формы и учения, не меняя своей сути. При царском дворе она облачается в самодержавные одежды, у славянофилов — в религиозно-философские, у панславистов — в народные, у анархистов и коммунистов — в революционные одежды. Даже большевики прониклись ею. Их идеал мировой революции — это не резкий разрыв со всем русским, в чем уверены сами большевики, а неосознанное продолжение старой традиции; это доказывает, что русская земля сильнее их надуманных программ. Если бы большевизм не находился в тайном согласии по крайней мере с некоторыми существенными силами русской души, он не удержался бы до сего дня… В большевизме просвечивает чувство братства, но в искаженном виде.., однако вполне заметное — это существенный признак русскости, от которой не может избавиться даже русский коммунист» («Европа и душа Востока», 1938 г.).

Итак, как видим, даже по мнению некоторых наших «западных партнеров» Россия, став советской и больше того — сталинской (см. даты высказываний), не перестала быть русской по духу. А другого духа, кроме православного в России перед революцией и задолго до нее не было. Речь сейчас не об отношении «к церкви и попам», а именно о духе, вершинами которого и способностью достигать их время от времени определяется, по мысли уже нашего мыслителя Ф. Достоевского, истинное качество народа, нации.

Так что же это за духовное стремление, что за идея, которая сохраняется в России на протяжении всей ее истории, несмотря на катаклизмы, войны и революции? Боюсь быть слишком категоричным, но предположу, что, скорее всего, это христианская идея преображения человека и мира.

Древний христианский мыслитель, богослов Иоанн Дамаскин, один из тех, кого принято называть отцами Церкви, в своей знаменитой книге «Точное изложения православной веры» объясняет суть спасительной миссии Христа исправлением человеческой природы в нем самом: «…Чтобы чрез Себя и в Себе восстановить бывшее по образу и подобию, а также научить нас добродетельной жизни, чрез Себя Самого сделав эту для нас легко доступною, и для того, чтобы чрез общение с жизнью освободить нас от тления, сделавшись Начатком нашего воскресения…».

То есть воплотившийся Бог изменил, исцелил человеческую плоть сначала от греховных страстей — самим фактом воплощения, а затем и от смерти — крестной гибелью и последующим Воскресением («Смертию смерть поправ»). Как болезнью — «переболел» и «оздоровил» организм. Не просто нравственное перевоспитание, а именно преображение человеческой падшей, больной природы во Христе и открыло двери для подобного же целительного исправления, иначе — спасения для всех, во Христа крещаемых и причастных его телу и крови.

Советская власть провозгласила своей целью воспитание нового человека и создание общества, в котором «человек человеку — друг, товарищ и брат». У советского писателя В. Кожинова, в свое время попытавшегося сформулировать наиболее характерные, преемственные черты русского народа, получилось: «Отсутствие национального эгоизма, самоосуждение, самоотречение, органическая взаимосвязь личности и народа, всеобщий, имеющий ценность для всех народов, смысл бытия». Истолкуйте эти тезисы хоть по-советски, хоть по-христиански, но они останутся таковыми. Это говорит о том, что этические представления о преображении человека в России оставались неизменными. Но после Октября отброшенным за ненадобностью оказался вопрос о человеческой природе и о том, подлежит ли она сама по себе исправлению? Но даже в этом русская история по-своему уникальна. России с ее извечно идеальным устремлением к преображению человека словно «выпал соблазн» разрешить, проверить на себе древний спор о человеке, который начался еще во времена Платона и Аристотеля: так что же такое Человек — пока лишь цель, к которой надо стремиться, чтобы когда-нибудь достичь с помощью высших сил (по Платону), или это уже некая вполне сносная форма живого существа, которой нужно лишь «создать условия» и направить по «правильному» пути (по Аристотелю). Западная цивилизация, как известно, давно согласилась с последним. Православное же христианство с византийских времен, а то и раньше, тяготело к Платону как к мыслителю, задавшему более высокую планку развития и обосновавшему разумом необходимость будущего боговоплощения и жертвы Христа.

И вот, казалось бы, Россия на пике своего советского периода уже была близка к торжеству идеи преображения без Платона и без Христа с его «исправлением человеческой природы в самом себе». Однако взлет этот неожиданно оборвался. Советской России (а именно так упорно назвали СССР на Западе) не стало. Но ведь отрицательный результат — это тоже результат!

Для его осмысления, пожалуй, подходят слова нашего современника доктора философии из Санкт-Петербурга А. Казина: «Никакая рациональная (естественная) наука не отвечает на первые и последние вопросы — только на средние. Её бесполезно спрашивать о добре, зле и смысле жизни. В лучшем случае материалистическая наука ответит, что надо жить сытно, приятно и аккуратно, как в хорошем компьютеризованном животноводческом комплексе. Совсем как «последние люди» у Фридриха Ницше, которые имеют своё «маленькое удовольствие для дня и своё маленькое удовольствие для ночи». Гуманизм, разум и свобода — прекрасные вещи, покуда они остаются качествами (энергиями) образа Бога в человеке. В ином случае они оборачиваются и против первого, и против второго».

И тут важно — сохраним ли мы в принципе национальный порыв на взлет, на преображение человека или под бременем пост­советского сомнения смиримся с тем, что «рожденный ползать летать не может», и покорно поползем под «уютную» скалу потребительской цивилизации, которую Запад воздвиг, вырастил на могиле Аристотеля!

Неудача советского материалистического проекта не отменяет Россию. Уже упомянутый здесь А. Тойнби еще в середине прошлого века был уверен, что в числе главных факторов или, как пишет он, вызовов будущей мировой истории в 21 веке, кроме исламского мира и Китая, будет еще и Россия, «выдвинувшая собственные идеалы»: «Среди громких голосов не услышать голоса пока еще тихого, — писал английский мыслитель. — Ключ к пониманию нам может быть передан через христианские послание или послание других высших религий, а спасительные слова могут прийти с неожиданной стороны».

Но что может быть спасительнее Пасхи Красной! И мы — законные наследники этого знания, этого «ключа», доставшегося нам от предков! Оно, это знание, быть может, и не приносит сиюминутных результатов и выгод, но зато укрощает самонадеянность, гордыню, учит терпению и любви, а еще — умению держать «удары судьбы». Христианское знание побеждает в человеке психологию временщинка. Уже немало, если вдуматься. Не с этим ли знанием и основанными именно на нем «собственными идеалами» Россия и войдет в историю века нынешнего? Если, конечно, мы захотим принять наследство.

Андрей Грядунов.