Процесс умирания Орловской области окажется вовсе не таким безболезненным, как полагали оптимисты. Сокращаться будут не только количественные показатели, хотя и они — тоже. Исчезать будут некогда привычные особенности, черты, станут меняться качественные характеристики.

Например, на протяжении, как минимум, двух последних десятилетий лучшие умы Орловщины, представленные в областном Совете и областной администрации — в особенности — бились над созданием родному краю узнаваемого имиджа. Другой вопрос — насколько искренне и умело они занимались этим героическим трудом. Тем не менее, объективно такая задача перед властью стоит.

Допустим, собирается в Москве какая-то представительная тусовка, а на орловских смотрят с недоумением: кто это, какие у них корни, какие ассоциации рождают современные потомки вятичей? И, по большому счету, вопросы остаются без ответа. Орловщина безлика. Попытка накрепко привязаться к умершим литераторам, некогда творившим в наших широтах, больше напоминает крик отчаянья, нежели осознанный выбор. Выбирать больше не из чего и не из кого, вариантов не осталось.

Но и этот шаг — окунаться в «мелкие воды», вспоившие давно почивших знаменитостей, перестает быть спасительным, поскольку разница между ушедшими эпохами и наступившей велика есть. Особенно раздражает почти полное отсутствие культуры, которой Орловщина по замыслу должна гордиться.

Когда же имена «Тютчева и Фета», путая ударения и являя собой почти скульптурный образ хама, произносит кто-нибудь из высших областных чинов, становится ясно, что Орловщине позарез требуется принципиально новый способ самоидентификации.

Именно поэтому появление А. П. Козлова в должности губернатора прямиком из коридоров Министерства сельского хозяйства многими было воспринято с облегчением и надеждой. Электронный куст орловской промышленности к этому моменту был уже практически уничтожен, иная — боролась за выживание, не претендуя на то, чтобы стать узнаваемой символикой региона.

Оставались поля, тучные нивы, поголовье — все, что имело отношение к сельскому хозяйству — судьбе региона в современных условиях. Не случайно на невыразительном гербе Орловской области рядом с раскрытой книгой, отдаленно напоминающей Уголовный кодекс, лежат колоски каких-то злаков.

Сама жизнь, казалось бы, указала, где следует искать новую символику, в каком направлении — развиваться. Зам. министра сельского хозяйства казался в этих условиях подарком неба. Но только казался…

Именно при новом губернаторе подписан смертный приговор Орловскому ипподрому, где, если кто не знает, испытывают рысистые породы лошадей.

Мало-мальски образованному человеку известно, что орлов­ские рысаки имеют отношение не к региону, а к графу Орлову, от фамилии которого — название. В Орловской же области, в отличие от Воронежской, где занимались племенным разведением «орловцев», очень много потрудились над селекцией породы, получившей название русской. Орловщина прославилась своими русскими рысаками. Знаменитый Злынский конезавод занимался разведением именно этой породы.

Орловские русские рысистые стали в мире конного спорта и конезаводчиков тем самым узнаваемым символом, в поисках которого так много и так бесплодно тратит силы областная власть. А марка Орловского ипподрома, где проводят испытания и устраивают соревнования, — и сегодня не пустой звук.

В Орле создана собственная школа наездников. Лошади с Орловского ипподрома на дорожках Раменского побеждали с места в карьер, без тренировок. О кобыле Роксане, за счет своих призовых содержавшей целую конюшню, рассказывают легенды.

Все это сделано руками наших земляков, влюбленных в конный спорт, влюбленных в лошадей. Это же целая культура. И, как всякая культура, она не окупается. «Фанаты» — частные лица — тратят на племенную работу собственные средства из любви к «искусству».

Посмотрим, как им помогает государство. Полностью комплекс сооружений, который мы называем Орловским ипподромом, именуется так: «Государственная заводская конюшня «Орловская» с ипподромом». Разберем этот гордый «титул» по составу.

Чуть больше года назад госконюшня «Орловская» с ипподромом имела статус областного государственного учреждения, затем изменившийся на «бюджетное учреждение». И это больно, поскольку всё, что замыкается только на бюджет Орловской области, рано или поздно расхищается или хиреет. Возможны варианты. Но не в случае с госконюшней.

Слово «государственная» присутствует в названии не случайно. Весь 2012 год, по инерции, ипподрому доводилось именно государственное задание на выполнение трех «государственных услуг» и двух «государственных работ», главная из которых — «испытание племенных лошадей на соответствие нормам и стандартам, установленным в области племенного животноводства». Переоценить роль ипподрома в этом деле трудно — рысистые лошади — это не только экстерьер, но и особый бег, его скорость, для оценки которых требуются сертифицированные дорожки и специальная коллегия судей. Все это на Орловском ипподроме есть.

Однако изменение статуса «госконюшни» поменяло и принцип ее финансирования. Теперь «финансирование бюджетного учреждения осуществляется посредством предоставления субсидий на выполнение государственного задания, доводимого… учредителем — департаментом сельского хозяйства Орловской области». Вопрос — какое задание учредитель доведет до учреждения и каким окажется размер субсидий?

И началось. На 2013 год департамент сельского хозяйства Орловской области оставил ипподрому задачу проводить соревнования и оказывать консультационные услуги, что имеет отношение не столько к сельскому хозяйству, сколько к спорту и сфере услуг. Что касается главного — испытания племенных лошадей, то этого госзадания у Орловского ипподрома больше нет. Испытание объявлено частным делом. И за него нужно платить. Частные коневладельцы обязаны выложить за одно испытание своей лошади 6465 рублей, что равносильно выдавливанию с Орлов­ского ипподрома всех, желающих на нем что-то испытывать.

Заместитель председателя правительства Орловской области, руководитель агропромышленного блока В. Ф. Новиков информирует письмом удивленных конезаводчиков, что «введение платы за испытание частных племенных лошадей обусловлено невозможностью финансирования данной услуги из бюджета Орловской области».

Приветствуем трогательную заботу о бюджете и одновременно обратим внимание на слово «частных». Оно противопоставляется понятию «государственные» (лошади), тратиться на которых из бюджета, надо полагать, не предосудительно.

Вернемся на Орловский ипподром и посчитаем государ­ственное поголовье. Это несложная и печальная задача, поскольку 15 государственных голов — это доживающие свой век лошадки, не представляющие никакой ценности ни для спорта, ни для племенной селекции. Остальные 65 — частные лошади. Других в Орловской области по­просту нет. Именно частники занимаются некогда государственной работой по улучшению рысистых пород. Однако государство в лице департамента сельского хозяйства Орловской области делает вывод, что это — личное дело каждого, нечто вроде собирания марок.

Таким образом, наши надежды, что сельский потенциал Орловщины, оказавшийся под управлением нового губернатора — бывшего чиновника Министерства сельского хозяйства — позволит сохранить традиции и обеспечит прорыв в каких-то новых направлениях, оказались преждевременными. Мы на пороге того, чтобы потерять даже то, что Орловщина имела десятилетиями и чем заслуженно гордилась.

Продолжаем разбор гордого «титула» «Государственная заводская конюшня «Орловская» с ипподромом». Государственного, как видим, в этом бюджетном учреждении — название и 15 дряхлеющих животных. Заводского — ничего. Конюшня почти полностью занята частниками, которые заинтересованы в Орловском ипподроме только потому, что на нем проводят те самые «испытания племенных лошадей на соответствие нормам и стандартам, установленным в области племенного животноводства». Для того, чтобы просто держать лошадей, ничего, кроме конюшни, не требуется. Именно к этому состоянию, по логике «государ­ственных заданий» областного департамента сельского хозяйства на 2013 год, в ближайшем будущем опустится Орловский ипподром, поскольку никто из конезаводчиков платить разорительные взносы за испытания не станет.

Дешевле отвезти лошадь в Воронеж или Раменское. Кстати, об ипподромах. Орел, Воронеж, Раменское — больше ипподромов поблизости нет. Курский закрыт, в Брянске и Туле ипподромов не было никогда. Таким образом, мы теряем не только то, что являлось одной из визитных карточек Орловщины, но и комплекс, весьма редкий по нынешним временам и очень привлекательный для соседей. Два десятка лошадей Локотского конезавода Брянской области стоят именно в конюшнях Орловского ипподрома. Конюшни есть и в Брянске. Но там нет ипподрома. А ценность рысистых лошадей подтверждается их испытанием!

Казалось бы, какое поле для созидания: думайте, чиновники, предлагайте, работайте над кооперацией. Однако непомерная плата за испытания, введенная столь государственным органом как департамент сельского хозяйства Орловской области, пойдет не на улучшение качества беговых дорожек или оплату работы судей, без которых испытания не проводятся, а на погашение части земельного налога бюджетного учреждения Орловской области. То есть собственно ипподрому не достанется ничего.

Попытаемся понять «тарифную» логику областного департамента очень сельского хозяйства. Если «ипподром» — предприятие бюджетное, то зачем думать о частниках? Если думать о частниках не нужно, для кого тогда — «государственное задание»? Для пятнадцати одряхлевших животных, доживающих свой век в давно не ремонтированных конюшнях?

Задавать можно много интересных вопросов. Но они не меняют сути. А она проста. Запретительные «тарифы» вымывают с Орловского ипподрома частных коневладельцев. А других там, по большому счету, и нет. Итог — пустые конюшни и никому не нужный ипподром. Но это только первая часть легко просчитываемой схемы. Земля не должна пустовать, это же не по-хозяйски! И тогда очень хороший участок земли в тихой зоне уходит ушлому застройщику. Ипподром закатывают в асфальт. Ухи а ахи легко игнорируются. Эта логика вытекает из действий областного департамента сельского хозяйства.

В истории имеется еще один любопытный аспект. Если государственное задание сегодня — по сути — выполняют частники, не бросающие племенную работу, то зачем нужны государственные чиновники, от этой работы самоустранившиеся? И кто, опять-таки государственней: люди, занимающиеся живым и нужным делом, или серые клерки, возомнившие себя государством, но занимающиеся разрушением?

Сергей ЗАРУДНЕВ.