В период безвременья и мировоззренческих войн хочется поговорить о смыслах. Как ни странно, но современный кинематограф нет-нет, да и удивит, подбросит в качестве подарка под Рождественскую елку нечто интересное для размышлений.

Фильм Алексея Попогребского «Как я провел этим летом» за три года ничуть не потерял свой актуальности. Наоборот, он уже воспринимается как притча, современная притча о блудном сыне. Возможно, создатели картины — режиссер, он же автор сценария Алексей Попогребский и оператор Павел Костомаров ничего такого и не имели в виду. Возможно, три «Золотых льва» Берлин­ского кинофестиваля 2010 года и главный приз в Лондоне фильм получил просто как интересная русская психологическая драма, и только. Но так нередко бывало, что авторы создают одно, а получается — глубокомысленно и поучительно, а точнее — промыслительно, как будто сам Бог направлял их творческую мысль.

Итак, перед нами на экране — суровая и красивейшая природа Арктики. Некий остров в Ледовитом океане под вымышленным названием Аарчым. На острове — метеостанция. На станции — двое: начальник и стажер. Старшего зовут Сергей Гулыбин (эту роль играет — С. Пускепалис), молодого — Павел Данилов (Г. Добрыгин). Зачем последний оказался в этих гиблых местах, мы не знаем, но скоро понимаем, что он здесь лишь на три летних месяца. Гулыбин, напротив, — старый полярный волк. Он тоже скоро покинет станцию (вместе со стажером), но только потому, что ему предстоит отпуск, встреча с женой и сыном, которые «уже вылетели в Кисловодск, к маме» — месту скорой встречи.

Еще один «герой» фильма — станционный радиоизотопный термоэлектрический генератор. Он торчит на краю острова в стороне от строений, похож на оперенье вонзившейся в вечную мерзлоту бомбы и фонит так, что у стажера зашкаливает дозиметр, кода он опускает его на шесте в зловещую пустоту генератора. Это «ружье», выставленное перед зрителем в самом начале картины, еще выстрелит в финале в полном соответствии с законами чеховской драматургии.

А пока перед нами унылые будни метеостанции. Гулыбин в течение суток по многу раз снимает показания приборов и передает на большую землю цифры. Стажер следит за телеметрией. В свободные часы — а их, видимо, у стажера больше, чем у начальника — молодой долговязый малый скачет по пустым бочкам из-под горючего, смешно сидит в одной из них, швыряет ржавые гайки «в цель», спит или играет в компьютерные «стрелялки». Гулыбин стажера явно недолюбливает. Тот, в свою очередь, поглядывает на начальника взглядом испуганной собаки, как будто ждет удара.

И конфликт происходит. Гулыбин доверяет Павлу станцию на три дня, пока сам уходит на моторке порыбачить у отдаленного мыса. Вернувшись, начальник обнаруживает, что стажер поленился снять показания вручную и доверился телеметрии. Сергей жест­ко отчитывает Павла. И этот его монолог становится ключевым к пониманию всей драмы. Гулыбин, едва сдерживая ярость, говорит, что на этой станции с 1935 года люди, терпя лишения, скрупулезно отслеживали показания приборов, а он, стажер–лентяй, осмелился передать на большую землю халтуру, непроверенные данные, чем подверг риску результат всей предыдущей работы нескольких поколений полярников. В сердцах, но с явной угрозой рассказал Гулыбин и о трагическом случае на острове, когда один геофизик убил своего напарника за его наплевательское отношение к делу.

Павел в шоке! Зритель тоже. Но нас, зрителей, поражает прежде всего степень серьезности Гулыбина, так жестко поставившего перед юным напарником проблему ответственности. Забытая тема, не правда ли? И с этого момента пред нами разыгрывается не просто психологическая драма, а конфликт двух миров.

В мире Гулыбина, его начальника Софронова, чей голос мы слышим во время сеансов радиосвязи с большой землей, в их мире — «все очень серьезно!». Здесь привыкли к тому, что малейшая безответственность — чревата. Мир Павла Данилова — это мир амебы-потребителя, мир комфорта, мир виртуальных ощущений, где страдания и боль — все понарошку. Похоже, Павел и от стажировки на полярной станции ждал чего-то подобного: так, ни к чему не обязывающего развлечения, чтобы потом сочинение написать «Как я провел этим летом» — по меткому, хотя и не очень грамотному выражению Гулыбина.

Казалось бы, какое отношение имеет эта киноистория к нашей жизни и к тем смыслам, о которых захотелось поговорить? Но разве в нашей повседневной жизни не существуют те же два мира? Созданная за последние два десятилетия идеология потребительства противостоит традиционному, я бы так назвал его, православно-советскому миру ответ­ственных. Людям из этого «старого» мира не все равно, какой завтра будет Россия — независимой, самобытной страной или задворками глобальной потребительской империи. Им не все равно, будет ли Россия по-прежнему крепка своим семьями и серьезными отношениями между мужчинами и женщинами, закрепляемыми сознательным браком по закону, или она будет простран­ством разврата. В этом мире люди хотят созидательного труда, в котором могли бы наиболее полно проявиться все лучшие качества их души. В этом мире люди хотят жить для того, чтоб стать лучше, то есть по возможности освободиться от пагубных страстей и пороков, больше отдавать, чем брать, и в соответствующем духе воспитать своих детей, а значит, позаботится уже и о будущем обществе. На этих людях пока еще держится традиционная, пока еще наша Россия. Но извращенный потребительский мир, которому все это чуждо, наступает. Он завоевывает позиции. Он манит своим правом на безответственность и безоговорочным «правом на счастье». Павлы Даниловы множатся, а Сергеи Гулыбины озлобляются, теряют равновесие от того, что чуждый мир все более и более мешает им жить. Даниловы плывут по течению, Гулыбины становятся непредсказуемыми.

Этой-то гулыбинской непредсказуемости и боится Павел Данилов. Приняв радиограмму о гибели семьи Гулыбина в авиакатастрофе, молодой стажер не решается передать сообщение своему начальнику, хотя на этом настаивает большая земля. По своей привычке к «виртуальной» жизни, где нет нужды брать на себя ответственность, Павел и тут оказывается неспособным оценить всю серьезность происходящего. Он втайне надеется, что все само собой разрешится, ведь через несколько дней придет корабль и снимет их с острова. И Павел молчит. В результате ситуация только осложняется. Узел затягивается так туго, что скрытое противостояние, в конце концов, оборачивается открытым столкновением двух героев со стрельбой. Павел прячется от своего начальника на другом краю острова, голодает и замерзает. В отчаянии он пытается согреться у изотопного генератора и получает большую дозу радиации. Обезумев и обвиняя во всех своих несчастьях Гулыбина, стажер ворует, а потом опускает на несколько минут в радиоактивный генератор вяленую рыбу, которой питается начальник станции. И Гулыбин съедает эту рыбу…

Два несовместимых мира губят друг друга. Но финал фильма оказывается и предсказуемым и неожиданным одновременно. Сначала два героя сходятся за одним столом и один признается другому в том, что отравил его. Будничность и внешняя невыразительность этой сцены исполнена почти шекспировского драматизма. Гулыбин не хватается за ружье, не избивает стажера, а только сурово и спокойно внушает своему отравителю, чтобы тот никому не говорил о содеянном.

А потом Сергей и Павел прощаются на берегу. Корабль ждет на рейде. Идет погрузка. Стажер должен сесть в шлюпку. Но он медлит. Некогда ленивый, инфантильный, но самодовольный парень теперь жалок и согбен. Словно непомерной тяжести груз положили ему на враз ставшие сутулыми плечи. Наш стажер стал другим. Нерешительно он останавливает деловито шагающего по берегу Гулыбина и покаянно пытается убедить его вернуться на материк, «чтобы обследоваться». И тут происходит нечто неожиданное. Гулыбин резко и грубо прижимает голову Павла к своей груди и яростно-многозначительно шепчет ему, что хочет остаться на острове один: «Понимаешь — один!». Ему уже незачем возвращаться: его никто не ждет.

Камера отступает, и зритель видит двух обнявшихся людей. Один из них, тот, что помоложе, едва держится на ногах, как будто он прошел долгий путь для этой встречи. А второй, тот, что постарше, будто не в силах его отпустить, словно что-то не досказал, как будто и ему чувство вины мешает уйти. В этой сцене Павел очень похож на библейского блудного сына. Но Гулыбин не тянет на образ отца: скорее всего, они оба — блудные дети, оба прошли через ад своих чувств и теперь сделали покаянный шаг навстречу друг другу.

Что хотели сказать нам авторы фильма или что получилось у них сказать? Наверное, что мы на грани самоуничтожения. Идеология потребительства и идеология ответственных (назовем так эти два полюса) не могут сосуществовать вместе. Одно исключает другое. Но ведь все мы дети одной страны. Может быть, для начала нам просто нужно остро осознать, что вот такое противоречие существует и что нужно восстановить иерархию ценностей: поставить долг и ответственность на прежний пьедестал, умиротворив тем самым Гулыбиных и «перепрограммировав» Даниловых?

Но кто может объединить несоединимое? Блудный сын, как известно, вернулся к отцу, нахлебавшись «своей правды» по уши. Героев фильма отличает от библейского персонажа лишь то, что они еще не знают Отца. Может, в этом и есть наша главная проблема?

Андрей Грядунов.