Из жизни зверей и прочих особей

Мужчины в разноцветных колготках заполняли просторную прихожую в резиденции самого Сама. Сам устраивал прием в честь Дня лакея — праздника, учрежденного по инициативе газеты «Лакейская правда».

— Сам идет! — разнеслось по рядам мужчин в колготках. Мужчины выставили коленки в надежде, что Сам увидит и оценит их готовность отдаться. Но вышел не Сам, а его зам.

— Государственники! — гаркнул он на всю прихожую.

Мужчины в колготках присели от испуга. Некоторым стало плохо.

— Коллеги… — успокоил собравшихся зам. — Патриоты! — продолжил он.

Мужчины вновь выставили коленки.

— На собачку-драчку, — вдруг сказал зам и бросил на пол здоровенную мозговую кость. Первым к ней сиганул габаритный дядька в черном кружевном белье и ливрее, надетой поверх.

— Черный половник, — удовлетворенно отметил зам.

С другой стороны за кость уцепилась невесть откуда взявшаяся дворняга, одетая в самый настоящий человеческий костюм.

— Пошла вон! — заорал было на дворнягу зам, но в это время за его спиной раздался страшный, вкрадчивый голос самого Сама:

— Ты что, Тузика нашего не узнал?

Зам упал в обморок. Драка мгновенно прекратилась.

— Тузик, фью, фью! — позвал псину Сам.

Тузик подполз на брюхе к Саму и громко завыл.

— Жрать хочешь? — спросил Сам. — Ну-ну… Наш главный интеллигент, — пояснил всем присутствующим Сам. Раньше из кошек польты делал, а теперь газетой руководит. Скажи «марксизм»! — вдруг обратился к Тузику Сам.

Собака заскулила и принялась кататься по полу, пытаясь произнести длинное и трудное слово. Сам довольно засмеялся.

— Справишься с газетой-то? — спросил Сам.

— Да! — ответил Тузик, встав на задние лапы.

— А я знаю три составные части патриотизма! — бодро и даже смело заявил во всеуслышание дядька в черном кружевном белье.

Сам с интересом посмотрел на говорящего.

— Рупор?

— Так точно!

— Черный половник?

— Он самый!

— А в детстве как тебя звали?

— Не могу знать!

Сам брезгливо поморщился.

— Ну, говори.

— Три составные части патриотизма: субординация, ливрея и кокарда!

Сам еще внимательнее посмотрел на человека, назвавшегося рупором, затем медленно развернулся и вышел, будто обдумывая что-то.

— Перестарался! — довольно сказал Тузик и почесал задней лапой ухо.

— Всех уволю! — заорал Рупор на мужчин в разноцветных колготах — передовиков газеты «Лакейская правда». — Всем писать объяснительные! Совсем разучились работать!

Приглашенные мужчины спрятали коленки и разбежались по углам писать объяснительные.

— А сейчас вас поздравит с новым профессиональным праздником наш коллега из союза ласкателей, — зевнув, продолжил зам. Он, оказывается, только сделал вид, что упал в обморок. А как только Сам ушел, быстро вскочил на ноги.

Вошел человек с таким видом, будто ему недодали.

— Лакеи! Слава Самому!

— Слава! — послышалось со всех сторон, но как-то недружно и неуверенно.

— Самому — слава! — повторил самый гениальный местный гений из союза ласкателей.

— Слава!! — раздалось на этот раз громче и немного испуганно.

— Великий камер-паж Пушкин тоже был лакеем, — взял быка за рога гений.

— Почитайте нам что-нибудь, — попросил зам и посмотрел на часы.

— Человек — это звучит гордо! — неожиданно заявил гений.

— Что вы имеете в виду? — холодно поинтересовался зам.

— А то, что человеком на Руси издревле называли полового в кабаке, а в широком смысле — лакея. Пора возрождать традиции!

— Браво, не зря кормим! — заметил самому себе зам. — Что будете читать?

— Я прочитаю вам любимое, из Некрасова.

В прихожей застонали.

— Чего вы тут расхвастались

Своим мужицким счастием? — начал гений. —

А вы меня попотчуйте:

Я счастлив, видит бог!

У первого боярина,

У князя Переметьева,

Я был любимый раб…

Ой! Как кольнуло!.. Батюшки!..

— Отведите его к врачу! — всполошился зам.

— И начал ногу правую

Ладонями тереть, — кричал посланец союза ласкателей, отбиваясь от охранников.

— Не вашей подлой хворостью,

Не хрипотой, не грыжею —

Болезнью благородною,

Какая только водится

У первых лиц в империи,

Я болен, мужичье!

По-да-грой именуется!

Чтоб получить ее —

Шампанское, бургонское,

Токайское, венгерское

Лет тридцать надо пить…

За стулом у светлейшего

У князя Переметьева

Я сорок лет стоял,

С французским лучшим трюфелем

Тарелки я лизал.

— Молодец, в самую точку! — определил зам. — Отпустите его.

Поэт попытался пробиться к заму, говоря про какой-то дом, стройку, гонорары, но перед ним внезапно возникла тень, отделившись от стены.

— Чур меня! — шарахнулся в сторону поэт.

Тень подползла к уху зама и прошептала, протягивая надлежащим образом оформленную бумагу:

— Слово и тело! Докладная Самому на Черного половника.

— Так он уже накатал на тебя! — по-свойски отозвался зам.

Тень еще больше посерела.

— Да ты не расстраивайся, — утешил старого знакомого зам. На вот, покушай. Тут осталось с чужого стола. Горожане есть отказались.

И он протянул тени объедки, завернутые в лист городской газеты.

— Покорнейше благодарю… Я оправдаю доверие!

— Конечно, конечно! — быстро проговорил зам и тщательно протер носовым платком ухо.

— Так, девушки! — захлопал он в ладоши. — Праздник праздником, но мы-то государственные люди, про работу забывать не следует. Вот список клиентов, обслужите их по первому разряду.

Мужчины принялись подтягивать колготки, запахло едким парфюмом.

Зам зажал пальцами нос и вышел. Начинались трудовые будни.

По прихожей, скользя над ковром, поплыла тень, собирая разбросанные обертки от конфет. «Мы не рабы, рабы не мы» — было написано на внутренней стороне одной из них.

— Определю почерк, пойду на повышение, — мечтательно прошептала тень и растворилась.

Любитель сказок и почитатель сказочников.