Ещё лет 15 тому назад в покровской деревне Емельяновке проживали сразу четыре брата Ефимовых — каждый со своей семьёй, что и само по себе было явлением необычным. Но народ деревенский удивлялся не столько этому, сколько невероятной везучести братьев: ведь во всём районе не было другого такого случая, чтобы из четверых воевавших членов одной семьи все четверо живыми возвратились обратно! И пусть даже один из братьев пришёл домой инвалидом, без ноги, другого тяжёлое ранение мучило долгие годы, а третий прошёл через плен и лагеря, — вернулись же!

Нет к настоящему времени в живых трёх, старших, — Романа, Андрея, Николая, и о них мне сейчас рассказывает четвёртый, самый младший из братьев, Тихон. Я слушаю и удивляюсь, наверное, так же, как в прежние годы удивлялись его земляки из Емельяновки: сколько испытаний человек перенёс, но жив остался — вопреки всему.

История Тихона Ефимова началась в конце лета 1942 года, когда его братья уже год как воевали, а он, 16-летний подросток, вместе с сёстрами и матерью находился в оккупации.

В 20-х числах августа прошёл по деревне Емельяновке верный прислужник немцев — местный староста, объявивший о том, что все юноши и девушки 16—25 лет должны на следующий день явиться с одеждой и едой на сборный пункт в деревню Грязное, откуда им предстоит долгий, но «приятный» путь в Германию.

Со слезами и рыданиями покидали родную деревню шесть молодых девушек, чуть спокойнее держались четверо ребят. Но всем им было очень страшно. На сборном пункте в Грязном собралось несколько сот человек из окрестных сёл и деревень — Верхней Сергеевки, Каменки, Капризки, Столбецкого, Вышне-Столбецкого, Дубков, Тимирязево, Протасово, Кубани, Троицкого, Бобровки, Алексеевки. Под охраной автоматчиков они пешком прошли 15 километров до станции Змиёвка, а оттуда уже начался долгий путь по железной дороге.

До Орла остарбайтеры ехали на открытых платформах, на каждой из которых находилось не менее 100 человек, поэтому о том, чтобы присесть, не было даже и речи: всю дорогу простояли — плечом к плечу, почти не шевелясь. В Орле, дожидаясь полного заполнения вагонов, пробыли согнанные сюда люди несколько дней, а потом — повёз всех поезд в чужедальние и негостеприимные края, в Неметчину.

Остановок до Германии было всего две — на первой, в Минске, их покормили какой-то баландой, а на второй, где-то в Западной Украине, перед въездом на территорию рейха всем устроили баню, чтобы не завезли славяне заразных болезней своим хозяевам.

1 сентября эшелон, в котором ехали Тихон Ефимов и его земляки, прибыл в Лейпциг. Здесь часть прибывших остарбайтеров разобрали для работы в своих хозяйствах местные бауэры. Остальных направили на разные предприятия в самом Лейпциге и его окрестностях. Тихон оказался на авиационном заводе в пригороде Лейпцига — небольшом городишке Тауха. Поскольку никакой специальности у 16-летнего деревенского мальчишки не было, начал он работу в качестве уборщика территории: надо было постоянно наводить порядок на огромной заводской территории и в хозяйственных помещениях.

Работа здесь была не очень тяжёлой физически, но продолжительной по времени — с 6 утра до 8 вечера, без обеденного перерыва и вообще без обеда. Питание же ограничивалось чашкой утренней и вечерней брюквенной баланды с одним кусочком хлеба на целый день.

Хотя рабочим с Востока оставили их домашнюю одежду, а на работе выдавали спецовку, содержали их в окружённом колючей проволокой лагере, под охраной (рабочие из других стран Европы ходили на работу самостоятельно).

От отвратительной еды скоро начались у многих рабочих заболевания, а потом появились и первые умершие.

С весны 1943 года авиазавод в Лейпциге регулярно бомбили самолёты союзников. Они налетали обычно целыми армадами, по 90 и более бомбардировщиков. В мае, во время одного из таких налётов, когда на самом заводе и в лагере начался сильный пожар, а охрана спряталась в убежище, Тихон Ефимов и его товарищ Виктор, украинец с Житомирщины, несколько месяцев страдавшие от постоянного недосыпания и голода, решили, чтобы больше не мучиться, бежать куда глаза глядят.

Поймали беглецов быстро, на третий день: в деревушке, куда они зашли за едой, наткнулись неудачники сразу же на местного полицейского. Отвезли Тихона и Виктора в городишко Плауэн, в местную тюрьму, где гестаповцы несколько дней их допрашивали с пристрастием, избивая резиновыми дубинками. Целую неделю после этих допросов наказанные не могли без стона вставать и ложиться.

А ещё через неделю провинившихся рабочих отправили в пересыльную тюрьму города Хемница, где они вскоре узнали о своей дальнейшей судьбе: их ждёт Бухенвальд, один из самых страшных концлагерей Германии.

Слухи вскоре подтвердились. В конце лета 1943 года Тихона Ефимова и его неразлучного товарища по несчастьям Виктора (как ни пытался Тихон Григорьевич, при разговоре со мной вспомнить фамилию своего друга он так и не смог) доставил поезд в окрестности города Веймара, где на довольно высокой горе размещался наводивший на заключенных ужас концентрационный лагерь.

Два десятка доставленных в Бухенвальд с последней партией сбежавших со своих мест работы остарбайтеров поместили в специальный карантинный барак, отобрали у них одежду и выдали взамен полосатые робы. Отныне Тихон стал не рабочим, а заключённым концлагеря, из которого был только один выход — в крематорий.

И вполне возможно, не увидел бы никогда Тихон Ефимов небо родины, если бы вдруг не поступила команда начальству Бухенвальда направить группу вновь прибывших на работы по строительству филиала конц-лагеря (всего таких отделений было создано за время войны более 60).

Так Тихон оказался в августе 1944 года где-то неподалёку от германо-французской границы, в местечке Гальберштадт. Заключённых, пригнанных сюда, поместили в бараки, окружённые со всех сторон рядами колючей проволоки, находившейся под током. По периметру лагеря через каждые 25 метров стояли вышки с автоматчиками.

Пробыв в лагере несколько дней, Тихон и его товарищ поняли, что их прежнее место было просто раем по сравнению с этим. Строившие очередной подземный секретный завод и железную дорогу к нему русские, украинцы, поляки, французы и люди многих других национальностей просто не должны были дожить до конца строительства всего объекта.

Кормили в Гальберштадте ещё хуже, чем в лагере под Лейпцигом — той же отвратительной баландой, но с гораздо меньшим количеством хлеба. А рабочий день начинался в четыре часа утра, когда охранники-эсэсовцы выгоняли 10 тысяч заключённых на аппель (плац), устраивали проверку-перекличку и разгоняли по командам, каждая из которых направлялась на свой участок работы.

Семь долгих месяцев провёл здесь Тихон Ефимов, вначале радуясь к концу каждого дня, что пока жив, потом — удивляясь, что ещё жив, но затем все чувства у него притупились. Смерть ежеминутно ходила рядом с ним и его напарниками по работе, и не было дня, чтобы кого-то из лагерников не отвозили в крематорий, и не по одному — десятками.

Участок, на котором работал Тихон, был самым тяжёлым. Он с товарищами вручную таскал и укладывал рельсы и шпалы на железнодорожное полотно. Восемь голодных, истощённых заключённых должны были поднять и отнести один рельс на положенное для него место, потом — другой рельс, третий. Эти же заключённые, тоже вручную, тянули по уже уложенным рельсам вагоны с грузом. И когда однажды никак не могли обессилевшие от работы и голода 30 человек их команды столкнуть с места один особенно тяжёлый вагон, эсэсовец-охранник изо всех сил ударил оказавшегося крайним Тихона прикладом автомата по скуле так, что выбил ему челюсть, и долго потом Ефимов не мог ни говорить, ни есть нормально. Но опять-таки жив остался. А вот его напарник, споткнувшийся с рельсом на плече, тут же был застрелен. С февраля 1945 года на строившийся подземный комплекс в Гальберштадте стала совершать налёты англо-американская авиация, причём налёты эти длились иногда целый день, что не давало немцам возможности продолжать строительство.

И тогда в одну из ночей марта эсэсовцы выгнали из лагеря остававшихся в живых заключённых и форсированным маршем двинули их на восток, безжалостно пристреливая по пути тех, кто падал, останавливался или замедлял движение.

На вторую неделю пути, когда услышали нечаянно Ефимов и его житомирский товарищ весть, что русские танки совсем недалеко, в 15 километрах, решились они на ночной побег. К ним присоединились ещё трое заключённых — москвич и двое харьковских ребят.

Побег оказался удачным. На третий день они вышли к хутору, где жили украинцы, муж с женой, из эмигрантов ещё гражданской войны. Приютили они беглецов на несколько дней, накормили, выспаться по-человечески дали.

А на пятый день с момента побега на хутор вышли советские разведчики, как стало ясно позже, из 121-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием генерал-майора Л. Д. Червония. Это была та самая дивизия, которая отличилась летом 1943 года при освобождении Орловщины, то есть почти земляки Тихона Ефимова.

Всех заключенных накормили, отмыли, подлечили, проверили (это сделали «особисты») и зачислили в часть. Повоевать с фашистами в Германии, правда, Тихону и его товарищам не довелось, но вот прийти на помощь восставшей Праге они успели.

А потом началась для Тихона обычная служба в той же 121-й гвардейской, длившаяся целых пять лет. В самом её начале пришлось даже около полугода повоевать с бандеровцами на территории Житомирской и Ровенской областей Украины.

После демобилизации остался Тихон работать водителем там же, на Украине. В родные края вернулся в 1978 году. Устроился на работу в Столбецкую больницу — шофёром. Когда уже никого из близких в деревне не осталось, на старости лет перебрался Ефимов в райцентр Покровское, к дальним родственникам, приютившим ветерана.

Мучается Тихон Григорьевич в последнее время ногами и позвоночником — сказываются последствия от переноски тех проклятых рельсов. Но особо не жалуется на судьбу: «До этих лет дожил — и слава Богу!»

Когда же я спросил его: «Как думаете, Тихон Григорьевич, почему вы и ваши братья дожили до Победы?», он ответил просто: «Не знаю, но думаю, это мать нас всю войну своими молитвами хранила». Полагаю, так оно и было — ведь никто не оберегает нас вернее, преданнее и надёжнее.

Александр Полынкин.