В тот день Владислав Овсянников уже с утра гонял во дворе с ребятами в футбол. Накануне были сданы экзамены за восьмой класс, и теперь ничто не мешало беззаботной, вольной жизни на каникулах. Лишь на минутку заскочил домой, а по радиоточке, которая на кухне не выключалась, говорили: сейчас будет передано важное правительственное сообщение.

Пришлось задержаться, выслушать. Выступил Молотов. Известие оказалось ужасным: началась война.

— Хотя для меня, — рассказывает Владислав Яковлевич, — это не было неожиданностью. Несмотря на юный возраст, я интересовался происходящими в мире событиями и понимал, что вот-вот полыхнет…

На следующий день вместе с друзьями пошли в горком комсомола, где записывали молодежь в истребительный батальон. Там спросили: «Шестнадцать есть?». Ответил, что да, хотя и было чуть больше пятнадцати.

Все лето мальчишки обучались военному делу, наравне со взрослыми несли ночные дежурства. А в сентябре их снова отправили в школу: дескать, рано вам еще воевать. Но проучиться пришлось всего месяц. Фронт был уже совсем близко. Школу заняли под госпиталь. А 3 октября отец пришел с работы в полдень (он был бухгалтером в депо) и сообщил, что немцы на подступах к Орлу, надо уходить. Наспех закопали в подвале мало-мальски ценные вещи, хотя, как потом оказалось, напрасно: все было разворовано.

Выбирались из города окраинными улицами. Орел был в пожарищах. Там уже хозяйничали немцы. Овсянниковы переночевали по пути где-то в копне соломы, а на следующий день добрались до станции Моховое. Оттуда сели на товарняк и в полувагоне с углем доехали до Ельца, а после — под Саратов. Поселились в поселке, откуда накануне выселили поволжских немцев, отправленных в глубь страны.

Влад работал в местном колхозе. Научился водить трактор, комбайн. Одновременно учился в школе, закончил девятый класс, пошел в десятый. Но в марте сорок третьего военкомат направил призывника в пулеметное училище в городе Энгельсе.

После окончания курсов Влад перенес операцию по удалению аппендицита, поэтому не попал в первый набор на фронт. Его направили на сборный пункт под Татищево. Там, узнав, что он тракторист, решили: будешь танкистом. И опять отправили в училище. На этот раз — в танковое, откуда он уже вышел командиром танкового орудия и в звании старшего сержанта.

Новоиспеченного танкиста отправили за бронетехникой в Нижний Тагил. Но доехать с ней до фронта не удалось, по пути эшелон разбомбили. И танкист Овсянников оказался в пехоте — в 65-й дивизии 10-й гвардейской армии Второго Прибалтийского фронта. С этой частью и воевал до осени 44-го. Был просто пулеметчиком, потом помощником командира, а затем и командиром пулеметного взвода.

— Таскать пулеметы «максим» — это лютая казнь, — вспоминает Овсянников. — Тяжеленные!

Боевое крещение получил в пушкинских местах, около деревни Мошакино, недалеко от Новоржева. Их роту отправили в разведку боем. Фронтовики знают: такая операция оставляла немного шансов выжить. Так случилось и здесь: напоролись на кинжальный вражеский огонь. От роты в сто с лишним человек целыми осталось трое, в том числе и Влад. Остальные — кто убит, кто ранен. Однако задание командования выполнили, даже притащили «языка».

Но уже в родном окопе Овсянникова чуть не догнала снайперская пуля. Он по какой-то интуиции пригнулся, и две пули впились в бруствер в том месте, где только что была его голова. А вот напарнику не повезло: следующая пуля раздробила ему плечо.

Сколько было затем таких эпизодов, кровавых и жестоких схваток с врагом! Стольких товарищей пришлось похоронить и не раз самому смотреть в лицо старухе с косой! Был контужен, трижды ранен. Но судьба хранила.

— В первое время было страшно, — вспоминает Владислав Яковлевич. — Потом привык. Кстати, я с детства боялся крови, терял сознание от одного ее вида. А на фронте прошло. Правда, после войны эти ощущения вернулись вновь.

Из многих фронтовых будней память цепко выхватывает вот этот… Бои под Ригой. Лесистая местность. От батальона осталась горстка бойцов, замаскировавшихся в кустарниках. Владислав отошел в сторону осмотреться, куда двигаться дальше. В это время в ствол соседней сосны ударилась мина. Ее осколок чиркнул по каске, вспорол металл, а самого бойца развернуло. И он оказался чуть ли не лицом к лицу с группой немцев. Тех было пять или шесть человек. Они тоже остолбенели от неожиданности.

Первым среагировал Влад, дав автоматную очередь. Поднялась суматоха. А он пустился наутек к своим. Решили уходить с засвеченного места, пока немцы не стали прочесывать лес. Однако пробираться нужно было через открытое поле. Вероятно, там их заметили. Ухнул снаряд, второй. Овсянникова отбросило взрывной волной. Когда очнулся, рядом — никого, и ни пулемета, ни автомата. Поднялся и, шатаясь, побрел в ближайшую лощину. А там оказались остальные части полка.

Увидев сослуживца, бойцы обрадовались. Тем более что для Овсянникова была хорошая новость. Ему кричали: «Тебе младшего лейтенанта присвоили». А он из-за контузии ничего не мог понять. Объясняли на пальцах. Накормили, напоили, тут же сменили погоны на гимнастерке и отправили в полевой госпиталь.

Недели через две оклемался и подался своим ходом в Ригу. Нашел полк недалеко от места, где была окружена известная курляндская группировка. По поводу его возвращения товарищи устроили настоящий праздник. Командир сказал, что представил Овсянникова к награждению орденом. На этой радостной ноте и легли спать. А ночью по блиндажу, в котором ночевал Владислав, ударил шальной снаряд (передовая располагалась в восьми километрах). Упавшие бревна раздробили ногу. Ребята его откопали, и снова пришлось отправляться в госпиталь.

Теперь уже пробыл там всю зиму 1944—1945 годов. К слову, орден он так и не получил. Видимо, в суматохе тех дней документы затерялись. Хотя награды и не обошли фронтовика. Есть медаль «За отвагу», ордена Отечественной войны двух степеней.

После такого ранения ему полагался десятидневный отпуск, и он поехал в Орел. К тому времени город уже почти полтора года как был освобожден от оккупантов. Сюда вернулись и родители. От них Влад и узнал о смерти своего друга детства Ивана Кочергина. Его немцы повесили «за саботаж» — не захотел устраиваться к ним на работу. Казнь была показательной — прямо на улице, на тополе. Специально для устрашения, у всех на виду. И сейчас фотография и газетная вырезка об этом событии хранятся в орловском краеведческом музее.

Свою часть Владислав догнал уже на подступах к Берлину. Однако в этот раз его направили в распоряжение коменданта немецкой столицы. Удостоверение офицера комендатуры позволяло беспрепятственно передвигаться практически повсюду, причем предписывало командирам частей и соединений оказывать предъявителю документа всяческую помощь. Благодаря этому побывал в Рейхстаге, в имперской канцелярии, видел кабинет Гитлера. Запомнились большой зал, длинный приставной стол. Рядом — громадный глобус. А сзади огромный пульт управления прямой связи с воинскими частями.

Но особенно лейтенанта Овсянникова поразила в логове главного фашиста электропроводка.

— У нас тогда и электричество-то еще было не везде, ну а где было, провода обычно закрепляли на фарфоровых роликах, а тут все скрыто в специальных желобах, — вспоминает Владислав Яковлевич.

Ему очень захотелось сделать так же и у себя на родине. Собственно, эти впечатления в значительной степени и повлияли на выбор его послевоенной профессии: решил стать энергетиком.

Перед уходом в армию Владу выдали аттестат об окончании десяти классов, хотя на самом деле он окончил только девять с половиной. Поэтому при подготовке к экзаменам в институт пришлось самостоятельно подналечь на учебники. Правда, очень помогла мама — учительница. К тому же фронтовикам полагалась льгота. Одним словом, стал студентом без особых проблем. А в 1952 году после успешного окончания Московского института механизации и электрификации был направлен в Орел — в строительно-монтажное управление на должность старшего прораба Володарского строительного участка. Через несколько месяцев его вызвали в обком партии и сообщили о назначении директором эксплуатационной конторы «Сельэлектро». Правда, контору только предстояло создать. Нашел помещение, сформировал персонал. Часть специалистов перешли из его прежнего СМУ.

Когда здесь дела наладились, В. Я. Овсянникова направили на другой участок работы — инструктором сельхозотдела обкома, потом главным энергетиком отделочного управления «Орелстроя». Но через некоторое время пришлось вернуться обратно в эксплуатационную контору, оставшуюся из-за ДТП без руководителя.

В 1964 году контору объединили с «Орелэнерго». Тогда же были организованы Ливенские, Мценские и Орловские электрические сети. И Овсянникова назначили заместителем директора Орловских электрических сетей, где он ведал вопросами снабжения, транспорта и строительства хозспособом.

Тогда на месте Орловских электрических сетей было голое поле. Стали строить базу, жилой дом. По проекту он был двухэтажным на 22 квартиры, но Овсянников настоял на изменении проекта. Для коллектива необходимо было больше жилья. В результате выстроили трехэтажный дом на 33 квартиры.

В этой должности В. Я. Овсянников проработал до 1985 года. Потом еще лет десять был контролером в службе механизации. И в 1995-м ушел на пенсию. Было ему тогда 69.

— Работа в энергетике была мне всегда по душе, — говорит Владислав Яковлевич. — Хотя и зарплата считалась небольшой. У нас высококвалифицированные рабочие получали наравне со мной: крановщик тяжелых кранов, бульдозерист. Но и мне хватало. Главное — была радость от сделанного для людей.

Кстати, электропроводка, увиденная тогда в побежденном Берлине, давно прижилась и у нас. К этому, как и к тому, с каким размахом прошла в нашей стране в послевоенные годы электрификация, непосредственно причастен и фронтовик Владислав Яковлевич Овсянников.