Орловская искра № 22 (1291) от 17 июня 2022 года

«Беспримерный начальник и невозможнейший подчинённый»

245 лет генералу А. П. Ермолову

Часть 2

(Окончание. Начало в № 21).

Столичная светская жизнь не привлекала Алексея Петровича. Очень скоро он распознал пустоту, тщеславие, лицемерие высшего петербургского общества. Молодой офицер «по врождённой ему проницательности угадывал всё нравственное ничтожество среды, в которой вращался. Прошло очень немного времени, и Алексей Петрович стал открыто относиться к этим людям с едким сарказмом, ирониею и насмешками, что, разумеется, очень скоро наплодило ему врагов»1. Это во многом объясняет, почему «служебный путь Ермолова далеко не был усыпан розами, но на нём, наоборот, было набросано много терний. Служебным его неудачам немало способствовало его несомненное превосходство, которого никогда не сносит окружающая посредственность, а частию Ермолову вредил много его злой и как бритва острый язык, которым крутой генерал беспощадно казнил смешные и слабые стороны своих недоброжелателей» (Х, 158–159).

Молодой офицер продолжал усердно заниматься военными науками, настойчиво просил отпустить его из столицы на реальную службу, зачислить в артиллерию. Прошение было удовлетворено.

Однако служба не задалась. За честность и прямоту Ермолова по доносу обвинили в неблагонадёжности, арестовали и отправили в Калугу. Здесь «ему было объявлено всемилостивейшее прощение государя и возвращена шпага» (X, 162). Однако крайне возмущённый и оскорблённый несправедливыми наветами офицер потребовал объяснений, которых так и не получил. Зато вместо извинений на него составили новый донос, следствием которого было то, «что за Ермоловым в Калугу был прислан из Петербурга курьер, который и отвёз его прямым трактом в Петропавловскую крепость, где Ермолов потомился под стражею, а затем он был сослан в Кострому. Там он нашёл другого изгнанника, Платова, впоследствии графа и атамана Войска Донского. В ссылке Ермолов пробыл целые три года» (X, 162).

Он был уволен с военной службы, «потерял из виду всех родных <…>. Знакомые и приятели за немногими исключениями отреклись от него и даже не отвечали на его письма». «Таков свет, таковы люди!» (X, 162) — с горечью замечает Лесков.

Однако сильный, волевой, энергичный Ермолов «не пал духом от всех этих передряг. <…> По восшествии на престол императора Александра I он был освобождён <…> После долгих хлопот <…> Ермолов был принят тем же чином на службу в 8-й артиллерийский полк и получил роту, квартировавшую в Вильне» (X, 163). Он мечтал совершить «какой-нибудь подвиг, а не то, писал он, “заваляешься полуполковником; русская пословица: не всё хлыстом, иногда и свистом — вот моё правило с давнего уже времени”».

В 1806–1807 годах в войнах против наполеоновской Франции Ермолов снискал себе славу «храброго и замечательного офицера», был настоящим героем-артиллеристом: «Он, как говорят, создал артиллерийский строевой устав. Каждое действие Алексея Петровича в бою становилось потом тактическим правилом для артиллерии; он дал ей практические правила построения батарей. Солдаты, смотря на роту Ермолова, выезжавшую на позицию, и на храброго её командира, бывшего всегда впереди, говаривали: “Напрасно француз порет горячку, Ермолов за себя постоит”» (X, 164).

В Отечественной войне 1812 года ярко проявились талант полководца, отвага и героизм генерала Ермолова. Он «стал любимцем войска, кумиром офицеров и рыцарем без страха и упрёка для народа, несмотря на то, что начальство, за исключением Кутузова, большею частию неблагосклонно и несправедливо относилось к нему, как будто не замечало его подвигов» (X, 164).

Вышестоящее руководство «не любило Ермолова за независимый, гордый характер, за резкость, с которою он высказывал свои мнения; чем выше было поставлено лицо, с которым приходилось иметь дело Ермолову, тем сношения его с ним были резче, а колкости ядовитее» (X, 165). Такие же черты были свойственны характеру самого Лескова, и потому он особенно выпукло выделяет их в герое своего очерка. Писатель приводит один известный ответ Ермолова Аракчееву «на замечание последнего, что лошади его роты дурны: “К сожалению, ваше сиятельство, участь наша часто зависит от скотов”» (X, 165).

Для Лескова «Алексей Петрович Ермолов особенно привлекателен оригинальностию и глубиною своего ума, широтою своего взгляда и меткостию суждений, указывавших в нём человека совсем не дюжинного — человека, отмеченного самою природою, человека, которого умный Кутузов справедливо называл орлом, а лейб-медик Вилие характеризовал, как “homme aux grands moyens” <человека с большими возможностями (франц.).>» (Х, 158).

Писатель стремился обрисовать живой облик полководца, его человеческие черты. Известно, что русский генерал Ермолов не любил немцев, которые в России того времени занимали почти все ведущие должности на гражданской и военной службе: «Алексей Петрович Ермолов терпеть не мог немцев и, по-видимому, беззлобно, но непереносно проходился на их счет, где только к тому представлялся хоть малейший повод. Остроты, которыми Алексей Петрович осыпал немцев, переходили из уст в уста и, конечно, многим не нравились, а “немец немцу, по пословице, всюду весть подавал”, и покойный Ермолов под старость не раз говорил шутя: “Нет, господа русские, если хотите чего-нибудь достичь, то наперёд всего проситесь в немцы”» (X, 163).

На эту особенность Ермолова также обратил внимание Пушкин во время своего двухчасового разговора с генералом: «Немцам досталось. “Лет через пятьдесят, — сказал он, — подумают, что в нынешнем походе была вспомогательная прусская или австрийская армия, предводительствованная такими-то немецкими генералами”». Впрочем, Пушкин тут же добавляет: «О правительстве и политике не было ни слова»2. Это замечание сделано, вероятно, для цензуры, а также с целью избежать неприятностей себе, опальному поэту, и своему собеседнику — опальному генералу.

Начальствующие в России немцы умалчивали о его подвигах и военных заслугах. Лесков в своём очерке описывает на эту тему такой случай: «отец Ермолова, к которому обратился один из почитателей его сына с просьбою выслать его портрет, прославляя его как любимого народного героя, отвечал: “Подвигов героя вашего не видал я ни разу ни в реляциях, ни в газетах, которые наполнены генералами Винценгероде, Тетенборном, Бенкендорфом и пр. и пр.”» (X, 165).

Благородная натура Алексея Петровича Ермолова не позволяла ему ни раболепно низкопоклонствовать перед вышестоящими, ни превозноситься над нижестоящими, как принято обычно в иерархических социальных системах. Лесков подробно пишет об этом «беспримерном начальнике и невозможнейшем подчинённом»: «будучи резок и даже дерзок с высшими, Ермолов был обходителен и вежлив с низшими.

Он умел ценить заслуги и до конца дней своих оставался лучшим ходатаем и защитником своих подчинённых. “Ты не худо делаешь, что иногда пишешь ко мне, ибо я о заслугах других всегда кричать умею”, — писал он Денису Давыдову, и имел право говорить таким образом. Будучи еще подполковником и командуя ротою, Ермолов поминутно просил то за фельдфебеля, то за рядового, постоянно предлагал разные меры к улучшению их положения и, сознаваясь сам, что надоедает своими просьбами, всё-таки слал письмо за письмом с просьбою то о том, то о другом из своих подчинённых (X, 165–166).

Назначение талантливого, но неудобного правительству полководца главнокомандующим на Кавказ вызывает у Лескова вопросы: «сказание это опять ещё далеко не удовлетворяет бездны вопросов, поставленных русской любознательности многозначащею личностью Алексея Петровича и странною его судьбою, которую унаследовали за ним и некоторые другие, про которых где-то сказано стихами:

Послать туда таких-то,
Авось их там убьют!» (X, 166)

Генерал Ермолов стал поистине всенародным героем: «назначение его главнокомандующим на Кавказ, которым он был очень доволен, призвало его к новой деятельности, которая ещё более прославила его имя, если только его можно было прославить более славно, чем оно было прославлено в нашем войске и в нашем народе, знающем и величающем Алексея Петровича Ермолова едва ли не более всех отечественных полководцев. Славу его протрубили не пристрастные газеты, не реляции, которые пишутся в главных квартирах и возвещают то, что желательно оповестить главной квартире, — славу его пронесли во всю Русь на своих костылях и деревяшках герои-калеки, ходившие с Алексеем Петровичем и в огонь и в воду и после за мирным плетением лычных лаптей повещавшие “чёрному народу”, как “с Ермоловым было и умирать красно”» (X, 166).

Однако высшее общество сторонилось, избегало его. После Кавказа, во время «московского сиденья», как называл Ермолов долгую полосу своей жизни, он критиковал «во все стороны действия правительства. Всё это, конечно, было известно и двору, и правительству и в глазах того и другого создавало Ермолову положение, которым покойный генерал не мог быть доволен» (10, 138).

До сих пор остаются непрояснёнными некоторые моменты судьбы генерала Ермолова. Многим сейчас его личность представляется противоречивой. Но главное, как писал Лесков, судить «правильно и беспристрастно»: «Алексей Петрович Ермолов поистине характернейший представитель весьма замечательного и не скудно распространённого у нас типа умных, сильных, даровитых и ревностных, но по некоторым чертам “неудобных” русских людей, и разъяснение его личности в связи со всеми касательствами к нему среды, в отпор коей он принимал ту или другую позицию, должно составить вполне глубокую и благодарную задачу и для историка-биографа и для критика. Тому-то, кто сумеет судить о Ермолове правильно и беспристрастно, предстоит завидная доля сказать многое, очень многое “старым людям на послушание, а молодым на поучение”» (X, 167).

Умер Алексей Петрович Ермолов в Москве в апреле 1861 года, оставив завещание похоронить его на родине, в Орле: «Завещаю похоронить меня как можно проще. Прошу сделать гроб простой, деревянный, по образцу солдатского, выкрашенный жёлтою краскою. Панихиду обо мне отслужить одному священнику. Не хотел бы я ни военных почестей, ни несения за мною орденов, но как это не зависит от меня, то предоставляю на этот счёт распорядиться, кому следует. Желаю, чтобы меня похоронили в Орле, возле моей матери и сестры; свезти меня туда на простых дрогах без балдахина, на паре лошадей; за мною поедут дети, да Николай мой, а через Москву, вероятно, не откажутся стащить меня старые товарищи артиллеристы».

Завещание было исполнено. В 2012 году, к 200-летию победы в Отечественной войне с Наполеоном, в Орле был установлен памятник боевому генералу Ермолову. Его прославленное имя носят улица и сквер. «Ермолов за себя постоит…»

Алла Анатольевна Новикова-Строганова,
доктор филологических наук, профессор,
член Союза писателей России (Москва),
историк литературы.

1 Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. — М.: ГИХЛ, 1956–1958. — Т. 10. — С. 161. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома римской цифрой, страницы — арабской.

2 Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. — М.: ГИХЛ, 1959–1962. — Т. 5. — С. 416. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома и страницы арабскими цифрами.

самые читаемые за месяц