Сталинизм как ответ на децивилизование России

Один из основоположников цивилизационного подхода А. Дж. Тойнби, рассматривая, как известно, развитие цивилизаций в логике «вызов — ответ», полагал, что для России главным историческим вызовом являлось системное давление Запада. Ответом или контрударом рассматривал британский историк идеологию советского коммунизма. Коммунизм в России в тойнбиевском смысле был исходно антизападнический, хотя и мог рядиться исходно в одежды западных учений.

Европеизация России началась с Петра I (и даже несколько раньше, имея в виду латинские увлечения двора царевны Софьи). Но европеизированной оказалась только верхушка общества — «элиты». В стремлении стать европейской она даже отказалась от национального языка. А народ между тем оставался цивилизационно русским. Для него представители правящего класса — «господа» — были иностранцами. И этот культурный раскол рано или поздно должен был быть разрешён. Разрешением его и стала объективно Октябрьская революция.

Иноцивилизационная элита оказалась сметена, и началось, после периода потрясений, выстраивание новой системы государственности, соотносимой с представлениями большинства о должном образе государства. Это и была сталинская модель — антизападная в своей исторической сущности.

Шагом после Февральской революции в логике децивилизования оказывался, казалось бы, был большевистский Октябрь. И в нём действительно присутствовали децивилизаторские силы радикальных русофобов, персональным олицетворением которых воспринималась фигура Л. Д. Троцкого. Но была в большевизме сила идейно и ценностно противоположная децивилизаторскому тренду. И эта сила кардинально развернула вектор развития страны, явилась субъектом цивилизационного восстановления России. Её олицетворял И. В. Сталин.

Ведутся споры, продолжал ли Сталин линию Ленина, или явился её историческим отрицателем. По ряду вопросов взгляды Ленина и Сталина были с очевидностью различны. Но противопоставлять друг другу Ленина и Сталина было бы как минимум неисторично. Сталинизм являлся закономерным итогом развития логики большевизма.

Проследим эту логику. Исходный тезис большевиков состоял в том, что социалистическая революция в Россия была возможна. Но ввиду того, что пролетариат в российском обществе составлял меньшинство, эта революция могла быть осуществлена только при поддержке крестьянского большинства. Соответственно, следовало опираться на ценности и представления большинства русского народа, традиционные для исторической России.

При победе революции России придётся существовать во вражеском капиталистическом окружении. Для того чтобы не быть уничтоженной, ей будет необходимо иметь свою армию и государственный аппарат. Другого варианта их построения, чем использование части старорежимных институций, не существует.
Социализм первоначально побеждает в одной стране. Теория марксизма соединяется с практикой российского цивилизационного строительства. А это уже и была сталинская модель.

Государственная система

Западное сообщество исторически выработало идентичную для себя модель — институционального разделения власти. Разделительный принцип нашёл далее отражение в системе партийной конкуренции. При такой модели государственной организации возможности идеократического строительства были, естественно, ограниченны.

Но разделение властей, как справедливо указывали большевики, противоречило самой идее власти. Практически разделение означало то, что за ширмой политических институций оказывался кукловод, роль которого брал на себя крупный капитал.

Российская идентичная система была построена иначе: с опорой на идею цельности власти, исторически обосновываемой в рамках концепта «симфонии». В отличие от западной модели она была антиолигархична. Однако российские элиты, заимствуя европейскую политическую философию, экстраполировали вместе с ней и подходы к организации здания государства. Российские реформы имперского периода чаще всего являлись в сути своей подражанием Европе.

Большевики первоначально также шли в фарватере европейской политической мысли. Отрицая систему западных парламентских демократий, они в то же время апеллировали к опыту парижских коммунаров.
Сталин строил советскую государственность, не только не подражая Западу, но оппонируя ему. Западное государство рассматривалось как государство буржуазное и онтологически порочное. Один вариант его представляли либеральные демократии, другой — фашистские диктатуры. Оба они обличались в СССР как сущностное проявление капитализма, и эта критика показывает сегодня свою востребованность.

 «Советскую власть, — давал свои комментарии Сталин в отношении генезиса новой государственности, — нельзя рассматривать как власть, оторванную от народа, — наоборот, она единственная в своём роде власть, вышедшая из русских народных масс и родная, близкая для них. Этим, собственно, и объясняется та невиданная сила и упругость, которую обычно проявляет Советская власть в критические минуты». Сталин подчёркивал именно русские основы советской системы, а не общегражданские.

В первое послереволюционное десятилетие благожелательное, тем более апологетическое отношение к представителям царской фамилии считалось недопустимым. Обвинение в монархизме являлось наиболее клеймящей формулировкой определения «классового врага».

При Сталине происходит историческая реабилитация если не института монархии как такового, то отдельных представителей монархической власти. Создаются апологетические художественные полотна литературной и кинематографической продукции, акцентированные на деятельности Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Грозного, Петра I.

В рекомендациях к фильму С. М. Эйзенштейна «Иван Грозный» Сталин сформулировал своё понимание смысла политического курса царя, подразумевая его как исторический опыт для конструирования собственной модели государственности: «Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния». 

Сталин блестяще показывал, что подлинное народовластие при капитализме невозможно. Демократические институции оказываются не более чем ширмой для власти капитала. 

«Не бывает и не может быть при капитализме действительного участия эксплуатируемых масс в управлении страной хотя бы потому, что при самых демократических порядках в условиях капитализма правительства ставятся не народом, а Ротшильдами и Стинесами, Рокфеллерами и Морганами. Демократия при капитализме есть демократия капиталистическая, демократия эксплуататорского меньшинства, покоящаяся на ограничении прав эксплуатируемого большинства и направленная против этого большинства».

Вардан Багдасарян.
«Завтра».
(Продолжение следует).