В мае этого года исполнилось 220 лет со дня рождения Алексея Степановича Хомякова — современника Маркса и Энгельса, положившего начало философскому учению, которое в России так и не стало «единственно верным». Все слышали о «славянофилах». Алексей Хомяков считается основоположником этого сугубо русского философского течения.

Остановимся на первой заметной статье А. С. Хомякова, опубликованной в 1839 году. Ее до сих пор считают манифестом «славянофильства».

Принято считать, что «славянофилы» были «горой за старину». Идеализация допетровской Руси — вот главный упрек «славянофилам» от всех русских «западников». Но давайте заглянем в текст статьи Хомякова. Она начинается как раз с того, что автор полностью опровергает все будущие упреки оппонентов в какой-то идеализации прошлого России.

«Говорят, в старые годы лучше было все в земле русской» — начинает Алексей Хомяков. И дальше кратко пересказывает историю своей страны — так, что все любители позлорадствовать по поводу «свинцовых мерзостей русской жизни» (выражение Горького) могли бы с самодовольством тов. Бывалова из «Волги-Волги» сказать, потирая руки: «А что я говорил!»

«Везде и всегда были безграмотность, неправосудие, разбой, крамолы, угнетение, бедность, неустройство, непросвещение и разврат. Взгляд не останавливается ни на одной светлой минуте жизни народной, ни на одной эпохе утешительной и, обращаясь к настоящему времени, радуется пышной картине, представляемой нашим отечеством», — не жалеет эпитетов основоположник «славянофильства».

Но что же дальше? Тут всех любителей стройных теорий, принимающих ближайшие, видимые причины за главные, ждет глубокое разочарование.

«Хорошо! — пишет далее А. С. Хомяков. — Да что же нам делать с сельскими протоколами, отысканными Языковым, с документами, открытыми Строевым? (Не путать с бывшим губернатором Орловщины, — А. Г.) Это не подделка, не выдумка, это не догадка систематиков; это факты ясные, неоспариваемые. Были же грамотность и организация в селах: от нее остатки в сходках и мирских приговорах, которых не могли уничтожить ни власть помещика, ни власть казенных начальств. Что делать нам с явными свидетельствами о городском порядке, о распределении должностей между гражданами, о заведениях, которых цель была облегчать, сколько возможно, низшим доступ к высшим судилищам? Что делать с судом присяжных, который существовал бессомненно в Северной и Средней России, или с судом словесным, публичным, который и существовал везде, и сохранился в названии <совестного> суда, по форме прекрасного, но неполного учреждения? Что делать с песнями, в которых воспевается быт крестьянский?

Этих песен теперь не выдумали русские крестьяне. Что делать с отсутствием крепостного права, если только можно назвать правом такое наглое нарушение всех прав? Что с равенством, почти совершенным, всех сословий, в которых люди могли переходить все степени службы государственной и достигать высших званий и почестей? Мы этому имеем множество доказательств, и даже самые злые враги древности русской должны ей отдать в сем отношении преимущество перед народами западными.

Власть представляет нам явные доказательства своего существования в распространении России, восторжествовавшей над столькими и столь сильными врагами, а дружба власти с народом запечатлена в старом обычае, сохранившемся при царе Алексее Михайловиче, собирать депутатов всех сословий для обсуждения важнейших вопросов государственных.

Наконец, свобода чистой и просвещенной церкви является в целом ряде святителей, которых могущее слово более способствовало к созданию царства, чем ум и хитрость государей, — в уважении не только русских, но и иноземцев к начальникам нашего духовенства, в богатстве библиотек патриаршеских и митрополических, в книгах духовных, в спорах богословских, в письмах Иоанна, и особенно в отпоре, данном нашей церковью церкви Римской.

После этого, что же думать нам об старой Руси? Два воззрения, совершенно противоположные одинаково оправдываются и одинаково опровергаются фактами неоспоримыми, и никакая система, никакое искусственное воссоздание древности не соответствует памятникам и не объясняет в полноте их всестороннего смысла. Нам непозволительно было бы оставить вопрос неразрешенным тогда, когда настоящее так ясно представляется нам в виде переходного момента и когда направление будущего почти вполне зависит от понятия нашего о прошедшем» (конец цитаты).

И сегодня мы, кажется, опять переживаем тот самый «переходный момент». Одно это уже заставляет присмотреться к «непризнанным теориям», к Хомякову и его последователям. Время-то опять «славянофильствует», как писал в начале Первой мировой войны другой русский мыслитель В. Эрн. На Донбассе и в Крыму — уж точно!

Нам опять приходится искать ответ на главный вопрос: что же мы такого в себе и в своей истории не поняли? А Хомяков из далекого прошлого словно по-отечески посмеивается над нами:
«Но грустно подумать, что тот, кто так живо и сильно понял смысл государства, кто поработил вполне ему свою личность, так же, как и личность всех подданных, не вспомнил в то же время, что там только сила, где любовь, а любовь только там, где личная свобода», — читаем мы в статье 1839 года.

Это Хомяков о Петре Первом. Но кажется очень своевременным это его замечание о том, что в истории России так и не было достигнуто единство государственной воли и личной свободы. Более того, за двести с лишнем лет после рождения Хомякова мы вообще начали привыкать к мысли, что тут никакой гармонии и быть не может — либо то, либо другое. От того и делится наше мыслящее общество на непримиримых либералов и государственников. И… приспособленцев. И конца этому конфликту не видно. Налицо философия противостояния. Она правит Россией. Но откуда она? Почитаем Хомякова:

«…Если ни прежние обычаи, ни церковь не создали никакого видимого образа, в котором воплотилась бы старая Россия, не должны ли мы признаться, что в них недоставало одной какой-нибудь или даже нескольких стихий?

Так и было. Общество, которое вне себя ищет сил для самохранения, уже находится в состоянии болезненном. Всякая федерация заключает в себе безмолвный протест против одного общего начала. Федерация случайная доказывает отчуждение людей друг от друга, равнодушие, в котором еще нет вражды, но еще нет и любви взаимной. Человечество воспитывается религиею, но оно воспитывается медленно. Много веков проходит, прежде чем вера проникнет в сознание общее, в жизнь людей, in succum et sanguinem (в соки и кровь (лат.)). Грубость России, когда она приняла христианство, не позволила ей проникнуть в сокровенную глубину этого святого учения, а ее наставники утратили уже чувство первоначальной красоты его.

Оттого-то народ следовал за князьями, когда их междоусобицы губили землю русскую; а духовенство, стараясь удалить людей от преступлений частных, как будто бы и не ведало, что есть преступления общественные. При всем том перед Западом мы имеем выгоды неисчислимые. На нашей первоначальной истории не лежит пятно завоевания. Кровь и вражда не служили основанием государству русскому, и деды не завещали внукам преданий ненависти и мщения».

Андрей Грядунов.