Людмила Анатольевна Мильшина одна из тех русских женщин, кто не смог сидеть сложа руки, когда мужчины ушли на войну. Не так давно, в 2020 году, в Сирийской Арабской республике при выполнении боевого задания погиб ее единственный сын Михаил, военный переводчик.

…Такие женщины, такие матери были всегда, в разные эпохи нашей истории. Есть они и сегодня, в эпоху СВО. Кто-то плетет для наших бойцов маскировочные сети, кто-то собирает им продукты, кто-то набивает подушки для раненых и т. д. Л. А. Мильшина занялась, может быть, самым неблагодарным и вместе с тем одним из самым нужным в условиях СВО делом — поиском без вести пропавших.

Об этом — наш разговор с Людмилой Анатольевной.

— Вы действуете в частном порядке или в составе общественной организации?

— На данный момент я не являюсь членом каких-то общественных организаций. Но поиск информации о военнослужащих, пропавших без вести в зоне СВО — это достаточно серьезная и многоплановая проблема, действовать тут в одиночку трудно, если вообще возможно, помощь необходима. В Орловской области это понимают и, как правило, оказывают колоссальную поддержку, за что всем причастным огромное спасибо.

Я начинала заниматься поиском ребят, которые подолгу не выходят на связь, когда работала в «Совете солдатских матерей». Теперь продолжаю работать в качестве волонтера в тесном сотрудничестве с Председателем Регионального отделения «Российского общенародного союза» В. В. Абрамовым.

— Вы сказали — «многоплановая проблема». В чем заключается эта многоплановость?

— По сути, есть три категории семей: те, которые проводили своего мужчину в зону СВО и ждут его, поддерживая более-менее регулярную связь. Семьи, которые, к сожалению, навсегда потеряли своих героев (у них есть определённый государственный статус, гарантирующий поддержку от государства, дающий льготы и выплаты — как ежемесячные, так и единовременные). А есть семьи, которые находятся в социальном, моральном и психологическом «вакууме», по нескольку месяцев не имея связи с родственниками, — это семьи пропавших без вести.

Поиски могут продолжаться очень долго — недели, месяцы и даже годы… Все это время семья пропавшего без вести переживает глубокий стресс, граничащий с отчаянием. Помимо этого, такие семьи сталкиваются с рядом иных проблем, в том числе финансовых.

Например, среди военнослужащих, которых мы ищем, есть мобилизованные, есть контрактники, а есть попавшие на СВО из мест заключения, так называемый «спецконтингент» («Шторм-Z»).
При их поиске мы сталкиваемся с гораздо большими проблемами. О местонахождении и состоянии военнослужащих «Шторм-Z» труднее всего получить информацию — начиная от исправительных учреждений, из которых они ушли воевать, и заканчивая командирами воинских частей, в списках которых такие военнослужащие значатся. Неохотно с родственниками этих ребят работают и «на гражданке». А случается, что откровенно хамят…

Но следует помнить: мужчина, находясь в заключении, принял добровольное решение — идти воевать. Он встал на защиту интересов Родины, прекрасно понимая, что его ждет. Его пре­дупреждали, что будет, мягко говоря, нелегко. Человек уже совершил поступок. Бывший заключенный выполняет боевые задачи плечом к плечу с мобилизованными, контрактниками и добровольцами.

У всех дома семьи, которые государство обязуется поддерживать. Однако семьям военнослужащих из числа «спецконтингента» по региональному законодательству почему-то не полагается куратор, тогда как за прочими семьями фронтовиков такого куратора региональные власти стараются закрепить.

Не могут рассчитывать семьи бывших заключенных и на помощь социальных служб и военных комиссариатов. По факту они лишены многих привилегий.
В качестве примера могу привести ситуацию с военнослужащим из отряда «Шторм-Z», которого мы сейчас разыскиваем. У него осталась семья — жена и трое детей, один из которых — инвалид. Этой семье полностью приостановили все выплаты, в том числе и детских пособий, так как супруга не может получить документы, необходимые для оформления пособий и льгот, из воинской части мужа. Ни военкомат, ни социальные службы тоже помочь не могут, ссылаясь как раз на «особый» статус военнослужащего.

— Как проходит поиск пропавших?

— Родственники пишут заявление на имя В. В. Абрамова, далее по его ходатайству у близких родственников забирают образцы ДНК, за что особая благодарность нашему орловскому Бюро судебно-медицинской экспертизы. Материал в кратчайшие сроки отправляется в 522 ЦПООП г. Ростова-на-Дону — специализированный центр, который занимается вопросами идентификации погибших в зоне СВО, и куда доставляют тела военнослужащих. Конечно, нагрузка у сотрудников этого центра сегодня колоссальная, однако это целесообразно — аккумулировать данные и все циклы процесса опознания в одном месте.

После отправки образцов — ожидание результатов по совпадениям ДНК–экспертиз, сверки, уточнение и обновление спис­ков, взаимодействие со следователями, экспертами центра и многое другое.

Кроме того, пытаемся наладить взаимодействие с поисковыми организациями и администрациями новых российских территорий — ДНР, ЛНР, Запорожской и Херсонской областей. Пытаемся взаимодействовать напрямую с воинскими частями, но в этом деле есть определенные трудности.

— Какие еще есть пути поиска? Ведь не все же пропавшие — обязательно погибли.

— Конечно. Работаем с гос­питалями, но это тоже сложно — существует закон о врачебной тайне, о личных данных. Но с другой стороны, в госпиталях зачастую лежат тяжелораненые без сознания, потерявшие память, без документов и жетонов. И, может быть, это как раз те, с кем однажды потеряли связь на Орловщине.

— Как же вы действуете?

— Прибегаем к помощи таких же волонтеров, используем личные контакты — слава Богу, мир не без добрых людей.

— Сколько времени должно пройти с тех пор, как боец последний раз выходил на связь с родными, чтобы вы включили его в свой поисковый список?

— Мы подключаемся с момента обращения родственников. Бывает, что они зря паникуют, и через какое-то время военнослужащий сам выходит на связь. Как говорится, и слава Богу! А бывает и так, что сослуживцы сообщают родственникам неподтвержденную, непроверенную информацию, например, что человек убит — дескать, сами видели! А затем выясняется, что боец не погиб, а ранен. Кто-то видел, как он упал. А ему оказали первую помощь, вынесли из-под огня и эвакуировали. Ситуации случаются разные, и пока нет официального подтверждающего документа, надо относиться с осторожностью к подобным звонкам и сообщениям.

— Еще одно направление поиска — плен?

— Да. Украина, к сожалению, не предоставляет списки военнослужащих, содержащихся у них в плену. Соответственно, проверить, действительно ли тот или иной человек находится там, возможности нет. Следует сказать вот что — вопросами обмена военнопленных занимается только Министерство Обороны. И когда близким военнослужащего на телефон поступают звонки или сообщения с предложениями помочь вернуть из плена родственника, мы предупреждаем: это, скорее всего, звонок от вымогателей или мошенников. Будьте бдительны!

Неоценимую помощь в вопросах получения информации о состоянии и содержании наших ребят в украинском плену оказывает Международный Красный Крест. Так, несколько дней назад одна семья наших заявителей, родственник которых оказался в плену, получила от него письмо, переданное сотрудниками Красного Креста. Некоторым нашим пленным благодаря этой помощи удается позвонить близким. Сегодня, как минимум, трое из тех, кого мы ищем, находятся в плену.

— Сколько человек вам удалось найти?

— С октября прошлого года шестеро вышли на связь, позвонили родственникам. Еще шестерых мы нашли, к сожалению, погибшими через 522 ЦПООП г. Ростов-на-Дону. Но парни хотя бы вернулись на родную землю…

Ситуации могут быть самыми разными, это война. Одного бойца мы не можем разыскать уже два года. Но наша принципиальная позиция — нет такой ошибки, которую нельзя было бы исправить. В частях, где командиры придерживаются похожих принципов, обычно не бывает без вести пропавших. Я знаю и такие части, и таких командиров. С сожалению, бывает и по-другому.

Но я также знаю, что ни одна мать, ни один близкий родственник не согласится признать погибшим своего мужа или сына, отца или брата, пока не получит его тело. Поэтому, несмотря на все сложности, мы будем продолжать работу — до тех пор, пока не выяснится судьба всех наших пропавших земляков.

Беседовал Андрей Грядунов.