О юморе Тургенева
1 (13) июня 1860 года, находясь на лечении в Германии (местечко Соден, неподалеку от Франкфурта-на-Майне), Иван Сергеевич Тургенев отправил большое письмо Афанасию Афанасьевичу Фету, своему хорошему знакомому и товарищу по многочисленным совместным охотам.
Наряду с новостями о житье-бытье на целебных водах Содена Тургенев, видимо, продолжая разговор, начатый Фетом, коснулся характеристики своего брата Николая: «…я думаю, что вообще Ваше воззрение на моего брата справедливо, однако Вы не могли оценить одну его сторону, которую он выказывает только между своими — и то, когда ничем не стеснен — а именно юмор. Да, этот русский француз большой юморист — верьте моему слову — я от него хохотал (и не я один) до колики в боку…».
Так получилось (в силу стечения различных обстоятельств), что за последнее время, собирая материалы о хозяйственной деятельности Тургенева, я обратился к его огромному эпистолярному наследию. И чем большее количество писем я прочитывал, тем сильнее было мое изумление: перед моими глазами представал такой писатель, о котором я даже не подозревал.
Многие годы, я (да и все остальные его читатели-почитатели, наверняка, тоже) считал Ивана Сергеевича серьезным автором, умело и тонко отразившим в своих романах и повестях российскую действительность 40—80-х годов XIX века. А между тем мы все, по-моему, «не могли оценить одну его сторону» (цитирую названное выше письмо): Иван Сергеевич обладал, как и брат, замечательнейшим чувством юмора (видно, оно было их семейным достоянием).
Сразу подчеркну, что я не литературовед. Я рассуждаю как читатель, увидевший в многочисленных письмах Тургенева звездные россыпи юмора, на которые я откликался то улыбкой, то усмешкой, а то и какими-то более сложными эмоциями.
Некоторые высказывания писателя чрезвычайно афористичны, другие — более длинны и носят характер целого рассказа (особенно это видно в письмах молодого Тургенева, учившегося в Германии), но всем им присуща тонкая ирония, необидная для адресата и направленная на то, чтобы вызвать у него положительные эмоции даже в трудную минуту.
Я выбрал из писем около 40 таких цитат, которые посчитал наиболее полно отражающими уровень замечательного тургеневского юмора. Каждой из них я только дал название, чтобы читатель смог сориентироваться.
В остальном же пусть писатель Тургенев говорит за себя сам, а читатель в полной мере насладится его юмором.
О жизни
Жизненного бремени не облегчить — и каждому самому удобнее знать, как ему возиться с этим чурбаном. Иной его кладет на голову, другой на спину — а третий просто волочит по земле. И все «то благо, то добро».
О жизни-болезни
В сущности, так как жизнь — болезнь, — всё, что мы называем философией, наукой, моралью, художеством, поэзией etс. еtс. — не что иное, как успокаивающее лекарство.
О здоровье
Поверьте мне, здоровье — хорошая вещь, лучше свежепросольных огурчиков. А что свежепросольные огурчики так хороши, это и в семинарии не бывавшему известно.
О смерти
С каждым днем в моей жизни все ощутимее запах тления. Смерть — тонкий гурман, она любит поедать людей как фазанов, с острым душком.
О следе в истории
Едва ли он оставит след о себе. Я Вам скажу, почему я так думаю. Следы оставляют только энтузиасты — или сухие дельцы: а он ни то, ни другое.
О времени
Время приняло слабительное — и неудержимо стремится — не хочу сказать куда.
О терпении
Терпи — может быть, удастся; а не удастся — ну так по крайней мере, научишься терпенью.
О браках
Вы знаете, браки бывают неофициальные: эта форма иногда является даже более ядовитой, чем общепринятая. Вопрос этот мне точно хорошо известен и изучен мною основательно.
О волнах и пене
Самые огромные волны моря расшибаются о берег мелкою и часто нечистой пеной; плохо было бы тому, кто бы вздумал судить об их силе по этой пене, пачкающей ноги.
Об умении помочь себе
Я очень хорошо понимаю, что терять деньги, получать дерзостные письма — и находиться в толкотне недоразумений, притязаний и т. д. — весьма неприятно. В таких случаях отлично помогает индийская философия: «Погрузись в себя — и, произнося таинственное слово: «Ом!», — не позволяй себе никакой другой мысли!». Средство хорошее.
Об охоте
Я только что вернулся с охотничьей экспедиции, совершенной нами вместе с Фетом, — экспедиции, которая, кроме ряда самых неприятно-комических несчастий и неудач, не представила ничего замечательного. Я потерял собаку, зашиб себе ногу, ночью в Карачевском трактире чуть не умер — одним словом, чепуха вышла несуразная, как говорит Фет.
Об охотнике и ружье
Вкладывай только тогда патрон, когда хочешь стрелять, — не выстреливши, вынимай его тотчас.
Об отсутствии денег
Любезнейший, …не могу Вас ничем утешить. Эпидемия безденежья свирепствует во всех знакомых карманах — всякий вздыхает и ждет присылки.
О том, чего не надо трогать
Ответ, сделанный тобою на критику… совершенно логичен и неотразим; и все-таки ты бы лучше сделал, не напечатав его. Ты знаешь известную поговорку: «Не тронь … — оно не воняет». Отвечает… значит, оправдывается… значит, не прав — неизбежный силлогизм, который складывается в таких случаях в головах публики. Но, коли ты себя этим потешишь, беда не велика.
Об авторе и зрителях
Автор никогда не знает — в то время, как он показывает свои китайские тени — горит ли, погасла ли свечка в его фонаре. Сам-то он видит свои фигуры — а другим, быть может, представляется одна черная стена.
Еще раз об авторе и зрителях
Автор, ты знаешь, судья плохой — особенно на первых порах. Он видит не только то, что сделал — но даже то, что хотел сделать; а публика — может быть — ничего не видит.
О своем таланте
Поверьте: когда я говорю, что «охладел к своему делу», я не жантильничаю и не хандрю; я просто сознаю факт. Я готов допустить, что талант, отпущенный мне природой, не умалился; но мне нечего с ним делать… Голос остался — да петь нечего. След., лучше замолчать. А петь нечего — потому что я живу вне России, а не жить вне России я по обстоятельствам — всесильным — не могу…
Об умении писать и умении молчать
Нашему брату, ветерану накануне полной отставки, уже трудно измениться: что у нас вышло плохо, того уже не исправишь; что удастся — того не повторишь. Нам остается одно, о чем должно думать — уметь замолчать вовремя.
О дочери Полине и стране Франции
Я хочу пояснить Вам, почему именно между моей дочерью и мною мало общего: она не любит ни музыки, ни поэзии, ни природы — ни собак, — а я только это и люблю. С этой точки зрения мне и тяжело жить во Франции — где поэзия мелка и мизерна, природа положительно некрасива, музыка сбивается на водевиль или каламбур — а охота отвратительна. Собственно для моей дочери это все очень хорошо — и она заменяет недостающее ей другими, более положительными и полезными качествами; но для меня она — между нами — тот же Инсаров. Я ее уважаю, а этого мало.
О прибытии к дочери в Клуа
Дорогая Полинетта, уведомляю тебя, что в понедельник в 3 часа 40 я прибываю в Клуа с пилюлями, устрицами, лососиной и одеколоном.
О прибытии в город Берлин
Пробуду я в Дрездене 5 дней; на 6-й день я прибуду в Берлин. Советую Вашей братье выстроить мне на дороге в Потсдам трухмальную арку следующим образом: Бакунин становится буквой «С»; ты, за невозможностью придать твоему телу некруглое положение, становишься подпорой Бакунину; на шее Бакунина становится Скачков, одетый в розовое трико, на голову ему возлагается венок, в одну руку дается труба, в другую — пальма (бумажная, пожалуй), он представляет славу. Так как, по всей вероятности, он в скором времени замерзнет, то все эти предметы не худо привязать к его членам. Я вылезу из коляски; сперва скажу Вам речь; по окончании речи Ефремов 101 раз звукоподражает пушечному выстрелу: звуки, не выходящие из верхнего отверстия, в счет не принимаются. После всех выстрелов я проезжаю на четвереньках под аркой, за невозможностью пройти стоя, и иду далее, вы же идете за мной и поете. Таким образом, я намерен возвратиться в город Берлин.
О возвращении на родину
Хоть я далеко не ландыш (разве вот что волосы так же белы) — но поверьте мне — вместе с этим цветком и я появлюсь в наших странах. Это несомненно, если только я буду жив.
О своих и чужих
Когда свои люди бьют тебя до синяков, то не вспоминаешь больше о чужих болячках.
О друзьях
В самых лучших отношениях между двумя друзьями, как я заметил, наступает такой момент, когда один из них вдруг кажется другому мертвым псом и не может претендовать на какую-либо более высокую оценку. По разным моментам и признакам я смог заключить, что этот мертвопсовый момент следует считать наступившим в отношении ко мне моих немецких пифий.
Об учителе плавания и его заповеди
Я вспоминаю, что мой учитель плавания (тоже пруссак) всегда кричал мне: «Рот над водой, черт побери! До тех пор, пока держишь рот над водой, остаешься человеком!»
О критиках
Отрывок из статейки г-на Писарева, присланный тобою, показывает, что молодые люди плюются; — погоди, еще не так плеваться будут! Это все в порядке вещей — и особенно на Руси не диво, где мы все такие деспоты в душе, что нам кажется, что мы не живем, если не бьем кого-нибудь по морде.
О пользе кровопускания
Сегодня опять выпустили из меня немножко крови, как пиво из бочки: ставили стаканчики; но я уже хожу по комнате и имею удовольствие видеть в окне напротив моего хорошее личико, впрочем, весьма редко. Признаться, до сих пор всякий раз, увидя меня, она отбегала от окна с некоторым ужасом; но я приписываю подобное влияние на нее моей ослепительной красоте.
О поляках
Чем больше я живу, тем более убеждаюсь, что главное дело ЧТО, а не КАК — хотя КАК гораздо легче узнать, чем ЧТО.
Поляки имеют право, как всякий народ, на отдельное существование: это — их ЧТО — а КАК они этого добиваются — это уже второстепенный вопрос. Этим я не хочу сказать, что мы были совершенно не правы во всем этом деле; со времен древней трагедии мы уже знаем, что настоящие столкновения — те, в которых обе стороны до известной степени правы…
Об англичанах
На счет англичан, которых я сам очень люблю — Вы дали маху. По воскресеньям они точно запирают все лавки — исключая, заметьте, — исключая кабаков (gin shops), в которых народ может невозбранно упиваться до последних степеней безобразия. Водка все побеждает — даже английский пуританизм.
О немцах, едущих на войну с Францией
Откуда взялась эта бесчисленная орда? На вокзале я видел множество солдат, спящих на тюфяках, сидящих, стоящих… все они дюжие, откормленные, розовые, словно кровь французов, которую они собираются пролить, заранее окрашивает им щеки.
О немцах после разгрома Франции
Немцы выросли даже до безо-бразия: шишаками небо подпирают, на земле же желают Богемию, прочих оделяя презрением, нас, по дружбе и родству, больше всех.
О прусском короле и ослах
Можете сообщить Скачкову следующую остроту: когда король заставил весь народ кричать: «Ia», неужели он забыл, что крик ослов тоже — «I-a». Помнишь римских ослов, Ефремов? Но римские ослы кричат больше ночью и возбуждаемые близостью прекрасного пола — немалое преимущество: повод гораздо более благородный, естественный и человечный.
О друге — Павле Анненкове
Анненков порхает десятипудовой бабочкой по Северной Италии и запускает хобот своего наблюдения в цветы общественной жизни.
О себе и Фете
«Прочтя Ваше изумительное изречение, что: «Я (И.С.Т.) консерватор, а Вы (А.А.Ф.) — радикал» — я воспылал лирическим пафосом и грянул следующими стихами:
Решено! Ура! Виват!
Я — Шешковский, Фет — Марат!
Я — презренный волтерьянец…
Фет — возвышенный спартанец!
Я — буржуй и доктринер…
Фет — ре-во-лю-ци-о-нер!
В нем вся ярость нигилиста
И вся прелесть юмориста!
Желаю Вам расцвесть на деревенском воздухе, как ландыш… Передайте мой искренний поклон Марье Петровне — и верьте в искренность моих хотя реакционных, но дружеских чувств.
О Фете-няне и Фете-младенце
А Вы, душа моя, продолжайте мечтать о создании у нас в России земледельчески-дворянски-классической аристократии — баюкайте в качестве нянюшки самого себя в качестве младенца! Чем бы дитя ни тешилось — лишь бы не плакало!
О Фете и его покупке
Теперь он (Фет. — А. П.) возвратился восвояси, т. е. в тот маленький клочок земли, которую он купил посреди голой степи, где вместо природы существует одно пространство (чудный выбор для певца природы!).
О Фете и его мечтах
Какой перл выкатился у Вас в последней фразе Вашего письма: «Покупайте у меня рожь по 6 руб., дайте мне хороших рабочих за 3 руб., дайте мне право тащить в суд нигилистку и свинью за проход по моей земле, не берите с меня налогов — а там хоть всю Европу на кулаки!». Это «не берите с меня налогов» — прямо восторг! Государство и общество должно охранять штабс-ротмистра Фета как зеницу ока — а налогов с него — ни-ни! О Катков, Катков, покровитель и сочинитель нашей gentry, облобызай сего птенца!». Вот — я Вас отщелкал — теперь щелкайте Вы меня — сие называется обменом дружественных посланий.
О фуфу
Никто еще меня не обвинял в том, что я на фуфу забираю деньги.
P.S. Надеюсь, никто из читателей не упрекнет и меня, что я их развел на фуфу, — по поводу юмора нашего великого земляка.
Александр Полынкин.