Если раньше храмы разрушали, то теперь их строят. Причем строительство это стало уже чуть ли не массовым. Но что получается в результате? Некоторые специалисты бьют тревогу: храмов становится все больше, а вот возрождения памятников архитектуры не получается. И там, и тут поднимаются церковные колокольни, блестят золотом купола, но для современников и будущих поколений оказываются навсегда утраченными разнообразные и оригинальные архитектурные стили XVIII—XIX столетий, которыми гордились не только столицы, но и такие города, как наш Орел. Эта тема еще не выплеснулась широко на страницы газет. Трагизм ее, видимо, еще не до конца осмыслен обществом. Тема эта пока остается в тени другой — проблемы прочности и технологичности современного храмового строительства. Научно-технический прогресс увлекает и обещает, казалось бы, неоспоримые преимущества. В том числе и применительно к древним сооружениям.

Владимир Степанович Скальный, профессор кафедры агропромышленного и гражданского строительства инженерно-строительного института, действующего при Орловском государственном аграрном университете, предлагает ввести новое понятие — «инженерная реставрация». Уверенности Скальному придает его собственный успешный опыт укрепления разрушающихся древних храмов владимиро-суздальской земли, где он некоторое время работал и преподавал, а также построенный под его научно-техническим руководством храм во Льгове (Орловское полесье), начавшееся восстановление колокольни Богоявленского храма в Орле и ряд других осуществленных проектов.

Сегодня профессор Скальный — гость нашей газеты.

— Владимир Степанович, согласитесь, есть проблема: на месте разрушенного или полуразрушенного православного храма в наши дни чаще всего возникают совершенно новые сооружения, ничем не напоминающие прежний памятник православной архитектуры. Ведь стоит использовать современные материалы, например пластиковые рамы и стеклопакеты, — и получается новодел вместо памятника. Так, может быть, вообще не стоит примешивать к этому делу новые технологии?

— Повторить то, что было раньше, невозможно уже хотя бы потому, что невозможно порой использовать прежний материал. Вот характерный пример — реставрация Большого театра в Москве. Нужно было отремонтировать колонны. Решили все сделать из того же, исторического материала, добытого в том же, историческом карьере, что использовался когда-то. Добыли, сделали. И что же? На колоннах появились уродливые пятна. Почему? Да потому, что изменилась среда, в которой формировался тот исторический материал. Есть два заблуждения ученых, занимающихся реставрацией. Во-первых, принято считать, что памятник, простоявший более ста лет, не несет в себе серьезных деструктивных проблем. Второе заблуждение касается именно материалов: считается, что первоначальные, исторические материалы способны и дальше нести основную нагрузку. Отсюда и методы реставрации — конструкции памятников архитектуры пытаются усилить. Я же считаю, что с них нужно снять лишнюю нагрузку, перераспределить ее с помощь новых технологий и современных материалов и конструктивных решений.

— Но если раньше во Льгове была оригинальная церковь, построенная без проекта народными умельцами в неповторимом стиле провинциального барокко, то теперь на этом месте стоит новый, по-своему красивый, но ничем не примечательный храм, построенный с применением современных инженерных решений. Не лучше ли было постараться восстановить то, что было когда-то построено нашими предками? Пусть заново, но по образу и подобию?

— Вы знаете, в каком состоянии была льговская церковь? Если в 1951 году она еще сохраняла остатки колокольни и трапезной, то к 2001 году от нее остались только четверик (основная храмовая часть) и апсида (алтарная часть), аварийно деформированные. Было заключение «Госреставрации» о том, что руины эти нужно разобрать как не подлежащие восстановлению. Но мы смогли сохранить то, что оставалось, и именно с помощью новых физико-химических технологий. Точно так же в 1997 году казалась неразрешимой проблема реставрации фасада другого уникального памятника архитектуры — здания Центробанка в Орле. Изначально там использовался природный камень. Но такой сегодня уже не найти. И мы предложили похожий искусственный материал. Сделали его и, строго соблюдая технологию, облицевали фасад, который выглядит как новенький до сих пор. Во Льгове так же. Что уже было безвозвратно утрачено, мы построили заново, а все, что удержалось, сохранили и разгрузили в соответствии с той концепцией, о которой я говорил. Это касается и заделки трещин, и, самое главное, подземной части сооружения. Там под храмом плывун. И что мы сделали? Набили металлические сваи вокруг храма и на небольшой глубине положили на них плиту, с которой жестко связали старые ленточные фундаменты храма, ничего не разрушая. Площадь опоры значительно увеличилась, со старых фундаментов была снята часть нагрузки. Говоря о первоначальном историческом облике этой церкви, вы, вероятно, имеете в виду тот декор, которым отличалось провинциальное барокко. Но, во-первых, сегодня не найти мастеров, которые бы смогли повторить его. А во-вторых, тот декор, который пощадило время, мы сохранили. Меня больше тревожит, что не все наши рекомендации были выполнены строителями. Например, горизонтальная гидроизоляция так и не была сделана, и теперь храм сыреет.

— А кто еще участвовал в разработке архитектурно-технических решений по льговскому храму?

— У нас было заключен договор о творческом сотрудничестве с Орловским госцентром по охране памятников, который сегодня, к сожалению, не существует. Вместе со мной работали такие видные специалисты как Г. М. Абрамов, И. Н. Кузнецов, Ю. П. Кладько, В. Ф. Темнов, а также нынешний директор нашего инженерно-строительного института А. А. Павленко. Да и наши студенты участвовали в этой работе. По льговскому храму было подготовлено несколько дипломных проектов. Интересной была защита и в этом году. Мой дипломник Павел Жуков сам попросил тему по орловскому Богоявленскому собору, которым мы сейчас занимаемся. Отрадно, что у молодёжи есть интерес к этой работе.

— А архитекторов-реставраторов вы к этому делу не привлекали?

— Такой специальности нет. Восстановлением храмов занимаются, как правило, обычные архитекторы. Сейчас, например, мы работаем по договору о творческом сотрудничестве с институтом «Гражданпроект». Его технический директор В. Н. Петров — очень грамотный специалист и талантливый организатор. А документальной основой реставрации служат материалы из петербургского архива, где хранятся чертежи, проекты многих, в том числе и орловских, храмов. Льговской церкви там нет. А вот орловский Богоявленский собор есть. И мы, когда настоятель собора о. Владимир Дорош обратился к нам с просьбой восстановить колокольню, внимательно изучили все сохранившиеся чертежи. Но пришли к выводу, что точной копии опять же не получится. Храм перестраивался и в конечном итоге увеличился в объеме. Первоначальная колокольня при нем теперь выглядела бы нелепо, как спичка. К тому же настоятель хочет, чтобы на ней была звонница, а не просто одиночный колокол. Мы прикинули и поняли, что из-за близости основного купола может получиться нежелательный звуковой эффект. Поэтому придется делать колокольню выше, чем она была изначально. Но архитектор В. В. Плотников, автор проекта, выполнил его с учетом старого принципа: все основные пропорции будущего сооружения выдержаны в соотношении «золотого сечения». Но главное, мы нашли причину, почему та, первоначальная колокольня в свое время накренилась. А зная причину, смогли придумать и конструктивное решение.

— Но, накренившись, та колокольня простояла, пока ее не разобрали, несколько десятков лет…

— 40 лет. Но она была обречена. Теперь мы это можем сказать со всей уверенностью. Наши прошлогодние исследования показали, что под храмом, как раз в том месте, где стояла колокольня, в древние времена в известняковых породах образовалась яма глубиной до пяти метров. Когда-то здесь проходило русло Орлика. Впоследствии река ушла в сторону, а яма заилилась, заполнилась слабыми грунтами. В конце концов это и стало причиной неравномерной осадки колокольни да и всего храма, который и теперь потрескивает. Мы опять, как во Льгове, вписали накрепко старые фундаменты собора в плиту. Только на этот раз — плиту асимметричную, более широкую в сторону подземной ямы. Таким образом площадь опоры значительно увеличилась. Более того, внутри храма, по рекомендации главного конструктора «Гражданпроекта» Ю. П. Кладько, мы укрепили четыре существующих столба дополнительными колоннами, почти незаметными со стороны, а на них положили монолитный железобетонный пояс. Все это связано с фундаментной системой, и все вместе будет нести нагрузку будущей колокольни. Таким образом, произойдет перераспределение нагрузки. Старые фундаменты и опоры храма будут нести на себе только часть ее.

— Значит, вы занимаетесь просто-напросто укреплением зданий?

— Нет, мы занимаемся инженерной реставрацией. Мы омолаживаем памятники. В процессе традиционной реставрации их, грубо говоря, перебирают по кирпичику и собирают снова. А мы не трогаем то, что сохранилось.

— Но вы добавляете чужеродные элементы, не свойственные данной конструкции. Какая же это реставрация?

— Приведу вам другой пример. Во Владимирской области все храмы белокаменные. И все построены на известковом растворе. Известно, что этот раствор наши предки умели делать достаточно крепким.

— На яичных белках?

— Нет, это миф. Заявляю со всей ответственностью. Но песчано-известковый раствор действительно получался крепким. Технология его изготовления утрачена. Известно только, что процесс изготовления такого раствора был очень длительным и непроизводительным. И вот мне пришлось столкнуться с такой проблемой. В Суздале был признан аварийным и закрыт Рождественский собор. Старый известковый раствор, скрепляющий стены, потерял свою прочность. Нужно было срочно что-то делать. А какой материал можно использовать, чтобы получилось быстро? Только цемент. Но это означало погубить белокаменный храм окончательно. Не сочетаются они — известковый раствор и современный цемент. Последний можно использовать, но в объемах, не превышающих двадцать процентов по техусловиям. А тут масштабы разрушения такие, что требуется гораздо больше вяжущего вещества. Оставалось одно — найти способ быстрого изготовления известкового раствора, который был бы не менее прочным, чем древний. И я со своими помощниками сделал такой известковый раствор — с помощью физико-химических технологий. Местные реставраторы думали, что я принес им образцы бетона. Отправили их в Москву, в центральную реставрационную лабораторию. А там дали название моему материалу: высокопрочный известковый раствор марки 300. Древний по прочности соответствовал марке до 70. Работать, правда, с новым раствором можно было только в перчатках. Но зато он мог играть армирующую роль в старых белокаменных стенах, снижая нагрузку на древние материалы. Вот в чем заключается основной принцип инженерной реставрации: не усиливать, а разгрузить старую конструкцию, подставить древнему зданию плечо, не нарушая его целостности. То, что безвозвратно утрачено, нужно строить заново. Нет ни одного памятника архитектуры, который сохранил бы свой первоначальный облик. Нет и быть не может. Можно сохранить его исторические черты. И можно сделать более прочным, используя современные знания и технологии. И это еще вопрос — что важнее?

Беседовал А. Грядунов.