Среди всех прочих особенностей нашего нынешнего «демократического» общества есть и такая — мода на политический «антиквариат». Она проявляется в том, что одни «россияне», как, например, выдающийся (или гениальный?) кинорежиссёр Н. С. Михалков, торжественно, как о чём-то эпохальном, грандиозном, судьбоносном, заслуживающем благоговения и преклонения, оповещают нас, что они — потомки такого-то дворянского рода; другие взахлёб расхваливают дооктябрьскую «старину», живописуют подвижническую, самоотверженную, благодетельную деятельность российского дворянства, благодаря которой жизнь народа представляла собой сплошную идиллию. Всё это очень напоминает философию одного горьковского персонажа, ротмистра Кувалды, который с пафосом утверждал, что «с той поры, как дворяне пали, людей нет!». Среди сторонников взглядов этого ротмистра, как ни странно, преобладают те, чьих предков секли как сидоровых коз на барских конюшнях, продавали как скот, как товар. Впрочем, почему же странно? Ведь писал же поэт:

Люди холопского звания —
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.

Очевидно, психология умиления перед «господами» потомков «людей холопского звания» порождена другими причинами, чем у их предков, но говорить об этом нам не позволяет место. Здесь нам хотелось бы на некоторых примерах из истории орловского края показать читателю, что восторг и восхищение этим «антиквариатом» никак не могут быть всеобщими.

«Люди холопского звания» составляли основную часть населения славного государства российского в эпоху крепостного права, которое ничем не отличалось от рабства в США: так же, как негры были собственностью плантаторов, так и крепостные являлись «крещёной собственностью» бар, «живым инвентарём помещичьих хозяйств». И этим «инвентарём» его владельцы распоряжались так, как считали нужным, о чём свидетельствуют и сохранившиеся в областном архиве документы. Например, в 1786 г. орловский помещик Хлопович продал надворному советнику Бурнашеву девушку за пять рублей.

Наши местные поклонники политического «антиквариата» без ума от графа Каменского; его именем, как известно, даже названа площадь в Орле. Он считается одним из основоположников театра. Но и этот театроман не находил ничего предосудительного в торговле людьми, в том числе актерами и музыкантами. Так, он за 25 музыкантов взял 40 тысяч рублей, выменял актёра с актрисой и ребёнком за деревню в 250 душ.

Само собой разумеется, что в те времена труд актёра был подневольным, рабским. Начиная от репертуара и кончая приёмами актёрской игры, всё было подчинено удовлетворению прихотей и вкусов владельца актёров. И о том, как к ним относился граф Каменский, можно судить по следующему отзыву о нём А. И. Герцена, который, в частности, писал: «Одним из самых больших крепостных театров считался театр «сиятельного самодура» графа Каменского в Орле».

Баре всецело распоряжались судьбами крепостных, которые и в брак могли вступить только с согласия своих господ. Помещики зачастую венчали своих крепостных силой. В 1771 г. помещик Тиньков обвенчал 12-летнюю девочку Агриппину Степанову со своим крепостным. Девочка сопротивлялась и во время венчания потеряла сознание. Бесчувственную, её носили вокруг аналоя.

Если же крестьяне, не выдерживая ужаса и кошмара рабства, совершали побег, то их за это ожидали жестокие наказания. Например, в 1843 г. крепостная женщина Пелагея Иванова за побег от помещицы Трубецкой была наказана розгами, острижена и закована железными цепями.

Не принесла крестьянам свободы и счастья отмена крепостного права в 1861 г. Эта реформа носила грабительский характер и отдала их в кабалу к тем же помещикам. Например, оброчные крестьяне деревни Каменки Малоархангельского уезда, принадлежавшие помещику Куракину, до реформы 1861 г. имели 1233 десятины удобной земли на 308 мужских душ. По Положению от 19 февраля 1861 г. крестьяне получили по 3 десятины на душу, т. е. 924 десятины на всю общину. Остальная «излишняя» земля была отрезана в распоряжение помещика. За отведённую в надел землю крестьяне должны были платить ежегодно 462 рубля. Полный же выкуп за этот надел составлял 7700 рублей.

До заключения выкупной сделки крестьян с помещиком земля продолжала оставаться собственностью помещика. Крестьяне должны были платить ежегодно 2772 рубля денежного оброка.

Издольные (барщинные) крестьяне той же деревни должны были за 351 десятину земли заплатить 2925 рублей и кроме того отработать в течение одного года 4680 мужских и 3510 женских рабочих дней.

Из-за безземелья и чересполосицы крестьяне вынуждены были идти в кабалу к помещику. В Орловской губернии, как и повсюду, были широко распространены отработки, которые, по существу, мало чем отличались от крепостной барщины.

Реформа поэтому не могла не вызвать протест крестьянства. Начались волнения. Так, 3 апреля 1861 г. елецкий уездный предводитель дворянства просил орловского губернатора о назначении для временного квартирования в город Елец батальона пехоты, так как «в некоторых довольно больших имениях… оказались в такой степени значительные беспорядки, что… действия земской полиции, при её многочисленности… не могли прекратить оных».

Непомерные платежи и налоги тяжким гнётом давили на крестьян. В 1897 г. задолженность орловских крестьян помещикам за наделы составляла 6619607 рублей.

Поклонники политического «антиквариата», безусловно, люди образованные, начитанные. Во всяком случае, их нельзя заподозрить в незнании русской литературы. И вместе с тем создаётся впечатление, что они не поняли эту литературу, ибо в ней при всём старании невозможно отыскать панегириков, дифирамбов воспеваемой ими «старине». Напротив, вся литература так или иначе изображает тяжкую, безотрадную, поистине каторжную жизнь народа в восхищающую их ныне эпоху. Выходит, им невдомёк, что своим умилением перед этой эпохой они пытаются опровергнуть наших классиков, т. е. упразднить нашу литературу.

Певцы дооктябрьской «идиллии», например, любят потолковать о том, что стереотип кулака как эксплуататора, кровососа, мироеда создали большевики, что на самом деле кулак вовсе не эксплуататор, а настоящий хозяин, работящий, трудолюбивый крестьянин. Если это так, тогда придётся признать, например, большевиками М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. А. Некрасова, Г. И. Успенского, которые показывают кулака именно как эксплуататора, мироеда. В этом случае нельзя не признать большевиком и И. А. Бунина. Возьмите его «Деревню»: в ней, пожалуй, в образе Тихона Ильича Красова во всей дореволюционной литературе в наиболее полном объёме нарисован портрет кулака (кстати, прадеда Красова помещик затравил борзыми за то, что тот отбил у него любовницу).

Но эти и другие писатели, увековечившие в своих произведениях тип кулака, не были, как об этом должны знать и любители «антиквариата», большевиками. И если кулак фигурирует в нашей литературе, то это только потому, что он был несомненным явлением действительности. Тогдашние власти предержащие хорошо понимали, что такое кулак. Например, в одном из документов бывшей Кромской управы имеется такое описание экономического положения кромских крестьян в 70-е годы XIX века, т.е. после реформы 1861 г.: «…Крестьяне за отсутствием сносного кредита волей или неволей попадают под власть кулаков до такой степени, что отношения крестьян к кредиторам становятся в несравненно более худшее положение, чем в былое время крепостных отношений… Обставляя своё грабительство разными неустойками со стороны крестьян и зная при том лучше всех всю жизнь, все слабости и средства крестьян, кулак умышленно держит его своим должником, чтобы постоянно высасывать его средства».

Формально освобождённое от крепостной зависимости, крестьянство так и осталось экономически зависимым вплоть до Октябрьской революции, продолжало страдать из-за малоземелья. Например, в Орловской губернии, по данным официальной статистики 1905 г., 378 дворян имели 592 тысячи десятин земли, а 124 тысячи крестьянских дворов — лишь 647 тысяч десятин.

Крестьянство, доведенное до отчаяния гнётом помещиков, во время первой русской революции повсеместно выступило против своих угнетателей. Вспыхнуло восстание и в Дмитровском уезде, где одним из крупных помещиков был дядя царя Николая II Сергей Александрович, владевший несколькими имениями, экономиями и винокуренными заводами, а также десятками тысяч десятин земли и леса. Здесь положение крестьян было ничуть не легче, чем при крепостном праве, что и привело к открытому выступлению крестьянской бедноты. В последних числах февраля 1905 г. крестьяне разгромили все имения и экономии, принадлежавшие великому князю.

Не лучше крестьянской доли была и жизнь рабочего люда. В одном из номеров «Орловского вестника» за 1910 г., например, так говорится о положении рабочих г. Болхова: «Почти все рабочие люди семейные и многосемейные, когда они остаются без работы, положение их семейств делается трагическим. Начинается постоянное хождение по заводам с предложением труда, но везде получают отказ: «не надо».

Но не только жестокая материальная нужда терзала народ, ему была недоступна и пища духовная. В Орловской губернии, как сообщается в «Энциклопедическом словаре» Ф. Павленкова (С.-Петербург, 1910 г.), было 14 средних, 11 специальных, 1752 низших учебных заведения; грамотных — 18% от всего населения губернии. Охват начальным обучением не превышал 40—42 процентов всех детей школьного возраста. До Великой Октябрьской социалистической революции высших учебных заведений в губернии не было.

До революции у нас имелось мизерное количество библиотек, причём влачивших жалкое существование. Например, в Орловском уезде было всего две библиотеки, в Болховском — три, в Малоархангельском — четыре библиотеки. В Дмитровском, Мценском и в большинстве других уездов народных библиотек совсем не имелось.

Народ был лишён возможности получать квалифицированную медицинскую помощь. В 1912 г. в губернии насчитывалось всего 98 больниц и других медицинских учреждений. По сведениям врачебного отделения губернского управления, в 1912 г. за врачебной помощью обращались около 1,5 миллиона человек и только… 36 тысяч человек получили её.

Только в четырёх больницах существовали родильные отделения, в общей сложности насчитывавшие… 20 коек. На всю губернию имелся один родильный дом в Брянске, да и тот был рассчитан на 16 коек.

Детских яслей, площадок и санаториев и в помине не было.

Нелишне, наверное, будет сказать и о благоустройстве хотя бы губернского центра. Один горьковский герой так охарактеризовал Орёл: «Город скучный, пыльный, ничего орлиного не содержит, а свинства — сколько угодно». В правдивости столь нелестной характеристики нет оснований сомневаться. Как явствует из архивных документов, при царизме на благоустройство Орла в год расходовалась 1000 рублей, на строительство же полицейских будок тратилась гораздо большая сумма.

Читатель, надеемся, убедился, что восхищаться и умиляться всем этим могут лишь единомышленники ротмистра Кувалды.

В заключение мы позволим себе ещё кое-что сказать певцам дооктябрьской «идиллии». Как выразился однажды В. Г. Белинский, «есть факты, которые сами за себя громко говорят». Наши «отцы и благодетели» отменили празднование годовщины Великой Октябрьской социалистической революции и сочли, что тем самым вычеркнули из истории это событие. Но это одно из их неизбежных и роковых заблуждений: нет на земле силы, способной лишить историю чего-либо, принадлежащего ей. Народ, несмотря на отмену празднования годовщины ненавистной новоиспечённым господам революции, продолжает отмечать её.

Но эта годовщина остаётся праздником не только для нашего народа, но и для людей труда всех стран и континентов. Например, в прошлом году в демонстрации в Москве, посвящённой 90-й годовщине Великого Октября, приняли участие представители 83 коммунистических и рабочих партий со всего мира.

Праздничные демонстрации прошли во всех уголках планеты, в том числе, например, и в Нью-Йорке. Что такое Нью-Йорк? Это, можно сказать, сердце процветающей — как нам рассказывают наши «демократические» пастыри — страны, являющейся оплотом цивилизации, вершиной социально-экономического прогресса, раем земным. Но если бы это было действительно так, то с какой бы стати трудящимся крупнейшего промышленного, финансового, культурного центра страны, народ которой якобы как сыр в масле катается, выражать свою солидарность с идеалами совершившейся 90 лет назад революции в далёкой России!

Это и есть один из тех фактов, «которые сами за себя громко говорят». И говорит этот факт, как нетрудно понять, о том, что можно чем и кем угодно восторгаться и умиляться или, наоборот, кого-то и что-то обливать помоями лжи и клеветы, — история внимания на это не обращает, она идёт в нужном ей направлении, и ничто не может ни остановить, ни заставить её повернуться вспять.

Иван Комаров.