Гущин-Брагин в походе на Восток

«Тогда мы уже отбили Сталинград и пленили Паулюса..,» — вспоминают в своем интернет-дневнике «Регион 57» сестра Марина Ивашина и брат Андрей Канатников под выдуманным именем Алексей Брагин. Есть там еще Владимир Гущин — брат, надо полагать, Брагина. А, может статься, что и сестра, в «Регионе 57», пленившем Паулюса, все возможно.

Сталинград отбили и Паулюса пленили брат и сестра Ивашина-Канатников в пику коммунисту Иконникову, который не Сталинграда ни у кого ни отбивал, ни Паулюса «ихнего» пленять не собирался. Почему?

На страничке дневника, который братья и сестры упорно называют «информационно-аналитическим агентством», есть глубокая аналитика на эту тему.

Дело в том, что Иконников и хотел бы пленить Паулюса, да ему мешает расцветка фашистских знамен. Братья с сестрами так и пишут: «…их почти что такие же красные флаги». Почти что такие же красные, как у коммунистов, то бишь.

«Регион 57» Паулюса пленил под каким-то другим знаменем. Возможно, оно было белым. Паулюс так удивился, что тут же решил сдаться. Рассказывают, что какой-то чудак — то ли Брагин, а некоторые утверждают, что, наоборот, Гущин или оба разом, взявшись за руки, вышли из тихого орловского офиса, чтобы пленить фашистского фельдмаршала, вооружившись дореволюционным российским триколором, и почти достигли своей цели, однако тут несчастных порешили злые советские красноармейцы, приняв пару за обнаглевший власовский авангард.

Трудно было Гущину и Брагину на войне, не то что Ивашиной и Канатникову ныне — время тогда было суровое. Гущин и Брагин не любили советский строй, люто ненавидели коммунистов, которые сначала ввели, а потом похерили НЭП; вообще, эта пара презирала людей, которые были не при деньгах и не при власти. Деньгами тогда, в то суровое время, брату и сестре разжиться было трудно, поскольку работать они не любили, да и не умели, а во власть, подозрительно относясь к их нэпманскому прошлому, их не пускали.

Однако привычка врать помогла Гущину и Брагину выбиться в люди и уберегла их от армии. Врали родственники так артистично, с таким самозабвенным азартом, что им поверили и поручили выпускать многотиражную газету «За честь, за совесть, за нашу социалистическую Родину».

Гущин-Брагин — той, военной, поры, а не нынешний Гущин-Брагин, — днем писал для своей газеты пропагандистские материалы, разоблачающие фашистскую нечисть, а ночью зачитывался, кусая локти от досады, зависти и бессилия, оккупационную газету «Речь», выходящую в Орле. Гущину и Брагину ее экземпляры приносили особисты, с которыми уже тогда у брата с сестрой установились доверительные отношения. Особисты грузили Гущина заданиями, а тот их выполнял. В тылу, разумеется.

Родственники-пропагандисты читали, как в Орле восстанавливается частная собственность, как прут в гору, пойдя в услужение к фашистам, их давние знакомые, которые ничем особенным, никакими достоинствами, прежде не выделялись — серые, незаметные прежде людишки, умеющие по-хорошему делать только одно — обслуживать хозяина, начальство, каким бы оно ни было.

— Чем мы хуже? — со слезами отчаянья спрашивал Гущин Брагина или Брагин — Гущина.

— Ничем, — отвечал один другому.

— Нам бы торговлишку, — шептал Гущин, — хоть какую-нибудь, мы б тогда развернулись!

— Нет, — смотрел дальше Брагин. — Нам бы такую газету, как «Речь»! Развернули бы холдинг тогда по всему генерал-губернаторству, по всему, брат, бургомистрству!

Орёл был рядом, и немецкая власть тогда казалась еще крепка, но как к ней прибиться? Они рискнули и поехали на электричке. Патруль снял их в прифронтовой полосе. Другие бы пали в ноги, но братья Гущин и Брагин сказали, что ехали к бойцам на передовую подымать им настроение. Братов отметили за героизм. Карьера стала налаживаться и по эту сторону.

Когда поперли немцев, Гущин с Брагиным не перекрестились, поскольку терпеть не могли церковь и верили только в материальные ценности, в то, что можно потрогать и учесть. Они просто пришли к выводу, что бизнес-планы нужно строить тщательней, никогда не забегая вперед с их реализацией. Они стали осторожнее.

Однако страсть к материальному едва не погубила их в победном сорок пятом. Братьев — они всегда передвигались парой — повезли на Эльбу посмотреть на американцев. Тогда Владимир Гущин и Алексей Брагин, известные к тому времени аналитики, несгибаемые борцы за правду и социализм — впервые в жизни попробовали жвачку — бубль-гум и кока-колу в банке. Оба пришли в такой восторг, что тут же решили американцам сдаться, но те не поняли, что от них хотят, вручили странным личностям по плитке шоколада и отправили восвояси. Особисты не придали пантомиме, исполненной Гущиным и Брагиным, никакого значения — радовались победе. Думали, что проявления радости могут быть разными, в том числе и такими.

12 апреля 1961 года Гущин и Брагин полетели в космос. Об этом они не сообщили из скромности. Но денег по-прежнему не хватало, мир чествовал Гагарина.

Они пытались хвалить Советскую власть, но платили за это гораздо меньше, чем можно было заработать при немцах и американцах, если б удалось продаться им. Так думали Гущин и Брагин, стремительно старея, по-прежнему ненавидя свою страну, так их обманувшую, строй и, особенно, коммунистов, замочивших их в Сталинграде. Хотя стрелял тогда — достоверно установлено — беспартийный.

Гущин и Брагин умерли. Тихо, незаметно, прикрывшись истлевшей газеткой «Речь». Мы бы и не вспомнили про этих полуанекдотических персонажей, если б их фамилии — вот совпадение! — не появились и не продолжили регулярно появляться в интернет-дневнике «Регион 57». «Аналитика» там такого свойства, что всплыли ассоциации.

Нет Советского Союза. Великая страна обкорнана по периметру, как после нашествия; гниение внутри усиливается, и над всем этим — вдохновенный, азартный до самозабвения лживый треп про торжество частной собственности, рыночной экономики. И правят бал какие-то серые людишки, которые ничем, кроме вечной готовности угодить хозяину, кем бы он ни был, не примечательны.

И они по-прежнему люто ненавидят коммунистов, наше прошлое — не потому, что оно хуже. Оно в очень многом гораздо лучше бубль-гума, генерал-губернаторства и кока-колы в банке. Они люто ненавидят всех, кто может призвать их к ответу, как призывали к ответу предателей в победные годы нашей истории. Страшна им эта перспектива. Поэтому и красное знамя Победы, в любви к которой они по обязанности распинаются в канун 9 мая — праздник все-таки государственный, статус велит отмечать и праздновать — ненавистно им, как и все остальное, что их обличает. Стереть бы эти следы собственной низости, уничтожить улики, чтобы ни прошлого, ни будущего, одно сладкое настоящее, пусть с гнильцой, зато именно такое, о каком мечталось по ночам.

Гущин и ее брат Брагин — собирательные образы — в полном порядке в нынешней Орловской области. При деньгах, у власти, но хотят еще большего: ветер истории переменчив, как показала судьба их однофамильцев, и железо нужно ковать, пока оно горячо.

Все складывается хорошо: хозяин расположен, холуи — вчерашние недруги — как и следует, угодливы, делают, что им велят. Холдинг не сегодня завтра выстроится. Одно плохо, одно пугает — неистребимая красная зараза! Уж мы их били-били, кажется, совсем добили! Ан нет, не сдаются проклятые коммуняки. Беспартийные, гляди-ка, туда же!

Поэтому и волнуются брат Гущин с сестрой Брагиным — до истерики, до бешеной пены на губах. Запас прочности у России велик, паразитствовать можно долго, но сколько? Сроков никто не знает. Что потом? Страшно. Придётся отвечать. Надо сделать так, чтобы отвечать было не перед кем.

Драг нах Остен, господа! Бей коммунистов!

Федор Смершин.