Свет Божий

Я бы все-таки взял на себя смелость утверждать, что мы с Николаем Силаевым дружим. Вообще-то в нашем кругу на подобные темы не принято разглагольствовать. Такие серьезные понятия, как дружба, например, упоминать всуе — не по-мужски. Но здесь случай особый.

Мне думается, нас очень сблизила полузаброшенная деревенька Савенково на границе Орловского и Мценского районов, недалеко от Оки. Там у нашего общего товарища Юрия Оноприенко есть живописная избушка. Она известна, наверное, большинству орловских журналистов, писателей и художников. Хотя в ней перебывало и множество другой публики: казаки, заграничные гости, какие-то меценаты, почитатели талантов…

И мы с Николаем Яковлевичем иной раз туда наезжаем.

В окрестных лесах — грибы. Вечером — костер под старыми яблонями на пригорке за домиком. Ночью — такие звезды, каких в городе никогда не увидишь. А еще — туман над широкой балкой, на дне которой — нет, не бежит — теперь уже лежит ручей, в конце концов каким-то чудом, через запруды и луговые болотца, устроенные бобрами, все-таки добирающийся до Оки. И сама река — крутые берега, до которых, правда, надо топать через кусты и бурьян, но оттого, кажется, еще более живописные.

В самой избушке обстановка почти первобытная — два сундука, деревянные лавки и грубые табуреты, бревенчатые стены… И настоящая русская печка. Право же, тот, кто ее не топил, не варил в ней гречневую кашу с салом, не закусывал чудным духом, пропитанным дымком и еще каким-то невыразимо томительным запахом нашего детства, не глядел задумчиво на мерцающие угли, не спал, как ребенок, на горячих кирпичах этой печи — словом, тот, кто всего этого не понимает и не чувствует, — просто не видел счастья.

Но главное там — тишина. Она не глухая, она — умиротворенная. Она окутывает все. В ней есть место и деревьям, и птицам, и облакам, и небу, и даже маленьким сверкающим самолетикам, прочерчивающим бездонную синеву белыми следами с севера на юг.

Силаев обо всем этом пишет картины, Оноприенко — книги, а я — просто иногда живу там день-другой.

Однажды, несколько лет назад, мы сидели на траве под теми самыми яблонями и о чем-то говорили. Не помню точно, о чем именно. Но к слову вспомнили о В. Дронникове. В тот год у него начались проблемы со здоровьем, и он уехал в Москву на лечение. Из-за конфликта с властью мои личные отношения с Виктором Петровичем тогда были полностью испорчены. Вернее сказать, никаких отношений между нами к тому времени уже вообще не было. Наша газета воевала против Е. Строева, а Дронников активно его поддерживал.

И вот Силаев нам и говорит: «А вы знаете, Виктор умирает. Врачи в Москве, начав операцию, поняли: все уже бесполезно…» Мы с Оноприенко замолчали. Что можно сказать в такой ситуации, когда ничего изменить нельзя?

Николай Яковлевич рассказал, что после операции разговаривал с Дронниковым по мобильному телефону. А потом достал трубку и набрал номер. Виктор Петрович ответил слабым голосом. Они немного поговорили, и Силаев вдруг передал мобильник мне. Пожалуй, он вообще звонил именно ради этого…

Наш разговор слышали только мы четверо. И я, понятное дело, не стану его передавать. Могу только сказать, что мы поговорили с Виктором Петровичем искренне и хорошо, переступив через все недоразумения и обиды, через всё наносное и временное. Вот так получилось, что Силаев нас примирил. Без пафосных слов, безо всяких картинных жестов снял тяжесть, по крайней мере, с моей души. А может, и сразу с нескольких.

Дронников потом рассказывал Силаеву, что ему снилась зима, чистый белый снег, и мечталось написать книжку стихов для детей под названием «Православная дорожка»…

То был наш последний с ним разговор.

Много позже мы как-то зашли с тем же Оноприенко в мастерскую Силаева. Хозяин, что уж греха таить, усадил нас за стол, точнее — за его свободный от художнической утвари уголок. А когда мир вокруг стал душевнее, принялся показывать свои новые работы. И одна из них вдруг заслонила собой всё остальное: приятельскую беседу, мастерскую, унылый город за окном… Картина — светилась. И в буквальном, и в переносном смыслах этого слова. Не могу сказать, чего в ней было больше — профессионального мастерства живописца, позволяющего игрой цвета достичь такого эффекта, или же внутренней силы, которую, непонятно как, художник смог перенести на холст из собственной души.

«Вот, не могу пока придумать название», — сказал Силаев. «Да ведь на ней будто ангелы поют, так все светится! — заговорили мы наперебой. — Это же какой-то неземной, чудесный свет!».

Так и осталось: «Божий свет». Под таким названием эта картина и была представлена среди прочих на выставке Николая Яковлевича, приуроченной к его 60-летию, в конце декабря прошлого года.

На открытии выставки было много гостей — коллеги-живописцы, писатели, музейные работники, другая творческая интеллигенция, почитатели таланта, чиновники, журналисты… То есть приличествующая случаю почтенная публика. И речи были достойные, и всё, как полагается. А лично меня со стен выставочного зала, словно открытые окошки в настоящую, реальную жизнь, манили «Золотая осень в Савенково», «Дорожка к Оноприенко», «Божий свет»…

Думаю, что и сам Силаев ощущает нечто подобное, глядя на эти свои холсты. Мне иногда кажется, что в минуты откровения, душевной искренности он, пожалуй, вообще мог бы сам себе подивиться: «Откуда мне это?». А это — от Бога, который промыслил родиться в русской деревне такому вот человеку и заложил ему в младенческую душу искорку своего света. И человек этот теперь чудесным образом сам освещает мир вокруг себя и тех людей, которым выпадет удача оказаться рядом.

Это и есть настоящий Свет Божий.

Юрий Лебёдкин.
Фото Юрия Оноприенко.

самые читаемые за месяц